у которого были две чрезвычайно милые дочери, относился к нам очень снисходительно. В зимние вечера мы обыкновенно нанимали седанские кресла[4], в которых нас по снегу доставляли на веселые придворные празднества. Мне тогда посчастливилось приобрести шпагу Шиллера, которая и пополнила мой придворный наряд. Эта шпага до сих пор еще висит в моем кабинете и напоминает мне веселые, счастливые дни моей юности.
Мы были знакомы со всем обществом маленького города. Правда, ни одна из тамошних молодых дам не говорила хорошо по-английски, зато мы имели возможность научиться самому лучшему немецкому языку. Общественная жизнь была очень оживленной. Придворные дамы имели каждая свои определенные приемные вечера. Два или три раза в неделю давались спектакли в театре, где мы чувствовали себя как дома. Хотя Гёте тогда уже не вмешивался в управление театром, однако великие традиции прежнего времени еще сохранялись. Кроме прекрасной местной труппы зимою обыкновенно появлялись на веймарской сцене многие знаменитые немецкие артисты, которые приезжали туда со всей Германии на гастроли. В ту зиму, когда я там был, насколько мне помнится, знаменитый Людвиг Девриент выступал в ролях Шейлока, Гамлета, Фальстафа и Франца Мора, а не менее знаменитая и прекрасная Шредер-Девриент – в роли Фиделио.
После двадцатитрехлетнего отсутствия мне пришлось провести еще раз несколько летних дней в незабвенном городке, и я был страшно рад, когда нашел там некоторых друзей моей юности. Госпожа фон Гёте была там и приняла меня и моих дочерей с прежней любезностью. Мы пили чай на открытом воздухе, в саду, возле знаменитого павильона, в котором ее великий отец так часто жил и который все еще принадлежит его семье.
Хотя Гёте уже тогда жил вдали от света, он, однако, охотно принимал у себя иностранцев. За чайным столом его невестки всегда было готово место для нас. Многие часы мы там просиживали и многие вечера проводили в приятнейшей беседе и в занятиях музыкой. Мы прочитывали бесконечные романы и поэмы на французском, английском и немецком языках. Мне тогда доставляло большое удовольствие рисовать карикатуры для детей, и я во второй мой приезд в Веймар был глубоко тронут, когда узнал, что эти карикатуры еще не забыты, а многие из них даже сохранены. Помню, когда-то я очень гордился тем, что великий Гёте обратил внимание на некоторые из них.
Гёте большею частью оставался у себя в комнате, и только очень немногие счастливцы имели к нему доступ. Но он любил, чтобы ему рассказывали новости, и интересовался всеми иностранцами. Если чье-нибудь лицо ему нравилось, художник, живший у него специально для этого, немедленно рисовал портрет этого человека. Из таких портретов у Гёте постепенно составилась целая галерея. Дом его был полон картин, рисунков, статуй и медалей.
Я, конечно, еще хорошо помню, с каким волнением я, тогда девятнадцатилетний юноша, получил наконец, после долгого ожидания извещение, что господин тайный советник желал бы поговорить со мной в такой-то день. Это достопамятное