дослужился до новой клички Газзаби, Сердитый, а в Управлении – до подполковника. Он усовершенствовал знание основных европейских языков и всех арабских диалектов, до которых мог дорваться. С его помощью, а в некоторых случаях при его участии было организовано два десятка нашумевших выступлений правых в Европе и Америке.
Савостьянов был инициатором нескольких крупных разборок с «Фатхом», после чего палестинцы открыли на Хассана Сердитого настоящую охоту. Они и выдали его итальянской жандармерии. В личине матерого арабского террориста Савостьянов бежал быстрее лани через всю Италию – от солнечной Калабрии до пасмурного Пьемонта, меняя машины, поезда и документы, а заодно вспоминая, на случай ареста, запасную легенду агента КГБ. Уже за Миланом пришлось прыгать ночью на ходу из поезда. От погони он оторвался, но повредил колено и на явку в Швейцарии буквально приполз.
Вскоре вернулся в Москву и начал преподавать в разведшколе Управления. Выдержал один семестр и запросился на оперативную работу. В качестве паллиатива ему предложили должность заместителя начальника Управления и кураторство над службой безопасности. В общении с окружающими, вероятно, вследствие травмы и неутоленной жажды дела, Савостьянов был груб, неуживчив и, раздражаясь, изъяснялся матом, переплетая его арабскими проклятиями. Внешне он походил на черного угрюмого бульдога, украшенного щеточкой насеровских усов с проседью на самых кончиках.
Седлецкий знал генерала более двадцати лет. В институте они встретились в комитете комсомола, где студент Седлецкий представлял курсовое бюро, а аспирант Савостьянов – партийную организацию. Они довольно близко сошлись – по-землячески. Оба были из Ростовской области. Потом оказались вместе в разведшколе Управления. Здесь Седлецкого натаскивали на работу в Иране и Афганистане, а Савостьянов готовился к «нелегалке» в Египте.
Близко они не виделись почти год. Сдал генерал – под глазами мешки, лоб в испарине, складки вокруг рта закаменели. Теперь он еще больше походил на бульдога. На больного и старого бульдога. Выбравшись из-за стола, Савостьянов побрел, сильно хромая, к окну, из которого открывался вид на сад ЦДСА и новые дома Олимпийского проспекта. Закурил и спросил:
– Тебе арабисты не нужны?
– Хорошего человека пристроим. По блату. А если серьезно…
– Я серьезно и спрашиваю! – перебил генерал и повернулся к Седлецкому. – Пора, чувствую, в отставку уходить.
– Так все плохо? – насторожился Седлецкий.
– Хуже некуда, Алексей… Всякая шелупонь, всякая бумажная потаскушка, твою мать, звонит мне по городскому телефону! А? Как в баню звонит насчет свободных нумеров! Президент, видите ли, поручил составить справочку. Причем быстренько. А? Быстренько! Естественно, я этого придурка отшил. И приказал адъютанту больше не соединять. Что ж ты думаешь?
– Позвонил другой придурок, – предположил Седлецкий. – Званием повыше.
– Верно, – согласился