обхватить ее голову обеими руками и наклонять вместо нее.
Шесть дней спустя, на праздник Святого Варфоломея, король Карл подписал приказ об убийстве тысяч гугенотов. Ходили упорные слухи, что сама свадьба была задумана для того, чтобы выманить в Париж благородных высокопоставленных гугенотов. Поговаривали, что мать Марго, Катерина де Медичи, уже умертвила Жанну Наваррскую, свекровь Марго, подарив ей отравленные перчатки, так что гибель еще каких-то пятидесяти тысяч инакомыслящих прошла незамеченной.
Впрочем, никто точно не знал, сколько гугенотов погибло. Герцог де Сюлли, избежавший смерти только потому, что нес под мышкой «Книгу Часов»[35], уверял, что цифра близка к семидесяти тысячам. Мой же дедушка говорил просто, что погибли все, кого он знал: его отец, брат, дядя, двоюродные братья и его слуги…
Марго спасла жизнь мужу, спрятав его в своей комнате и отказавшись впустить наемных убийц, среди которых находился и ее любовник, Генрих де Гиз. Тем не менее брак ее оказался несчастливым: обе стороны были повинны в супружеских изменах. Как часто случается в жизни, мужчины стремились сломить Марго. После бойни бедняжку Марго силой удерживал в Лувре ее брат, а впоследствии – после того как она восстала против мужа – Генрих держал ее под замком в нескольких замках, включая и тот, что принадлежал моей семье, в течение восемнадцати долгих лет. В конце концов брак их был аннулирован, и ей позволили поселиться в Париже и открыть литературный салон, в котором собирались поэты и философы, придворные и куртизанки.
Меня бесконечно восхищали ее смелость, ум и стремление остаться несломленной. Кроме того, история была чересчур уж захватывающей, чтобы можно было пройти мимо нее. Я собирала все байки и анекдоты о ней, которые смогла найти, штудировала собственные мемуары Марго, читая между строк, и в результате сочинила самую занимательную новеллу из всех, что когда-либо мне удавались. Опубликованная в шести томах в Париже и Амстердаме, тайная история ее жизни произвела фурор при дворе, к моему несказанному удивлению. Какое-то время все только и говорили, что о моем романе, а я изо всех сил старалась скрыть радость и гордость. Но мне следовало бы помнить слова, сказанные самой королевой Марго: «Чем незаметнее яд, тем он опаснее».
Король ничего не сказал, лишь улыбнулся безмятежной, непроницаемой улыбкой и продолжил свой день, как ни в чем не бывало. Встал с постели, помолился; неподвижно сидел, пока его брили и завивали; поднялся на ноги, когда первый камердинер передал королевскую сорочку главному камергеру, который подал ее дофину, тот вручил ее королю, и уже последний надел ее. Каждое мгновение дня Его Величества строго оговаривалось этикетом, даже час, в который он навещал своих фавориток и любимых собак, вплоть до отхода ко сну, когда первому камердинеру дозволялось расстегнуть подвязку на его правой ноге, а второму камердинеру – на левой. Вообще-то,