ену, и ходившая волнами ярость по силе и накалу вдвое превосходила все прочие, уже забытые чувства. Смотрел и понимал с ужасом и отчаянием, что готов убить. Вот прямо сейчас, своими собственными руками или чем придется, лишь бы все закончилось.
Лишь бы не слышать визгливых криков, не видеть перекошенного багрового лица, злости и взаимной ненависти, что так и рвется наружу. Чтобы та – растрепанная, вконец потерявшая лицо и способность здраво мыслить – заткнулась наконец. И желательно навсегда.
А Лариска точно его мысли прочитала, хлопнула кухонной дверью так, что дремавшая под столом Хельма, годовалый лабрадор, подскочила, врезалась лобастой башкой в столешницу и попятилась к балкону. Лариска злобно глянула на собаку, скривилась вовсе уж неприятно и выкрикнула Олегу в лицо:
– Ты баран, Нестеров, ты кретин! Только идиот вроде тебя мог отказаться от такого предложения! Это шанс был, понимаешь, шанс! Раз в жизни выпадает! Ты только о себе думаешь, а на нас тебе наплевать!
И замолкла наконец, стояла напротив, тяжело дыша, и смотрела куда-то вбок. Олег глядел в окно, пользуясь передышкой, чтобы погасить злость.
Как раз о ней он и думал и о Митьке, что – к гадалке не ходи – подслушивал за дверью. Вернее, стоял в коридоре, готовый рвануть прочь, как только кухонная дверь распахнется. Родительские разборки пугали его чуть ли не до обморока, и Олег после каждого скандала не раз замечал в глазах мальчишки слезы. Но Митька, серьезный и не по годам сообразительный пацан, делал вид, что ничего такого не происходит, а сам смотрел затравленным зверьком. И как-то обмолвился, точно невзначай, что с мамой он жить не хочет, а хочет остаться с отцом и Хельмой. Олег велел сыну даже не помышлять о чем-то подобном, а у самого кошки на душе скребли. Представил вдруг, как все это бывает: переезд, дележка имущества, развод, суд… Внутри все сжалось не от мыслей уже, а от вдруг накрывшего предчувствия, остро кольнувшего сердце, – а ведь все к тому и идет.
– Олег, – зло выдохнула Лариска, – Олег, как ты мог… Это был такой шанс вырваться отсюда, уехать в нормальную страну и хоть несколько лет пожить по-человечески! Неужели мы тебе безразличны – я, Митька? Ведь за границей…
– Далась тебе эта заграница! – взорвался Олег и схватил Лариску за плечи, встряхнул что было сил. Та вскрикнула, Хельма вскочила, заметалась у балконной двери и вдруг завыла, тоненько и жутко, но Олег не обращал на собаку внимания.
– Далась тебе эта заграница! – проорал он в лицо жене. – Одно название, а в реале дыра дырой! Я там три месяца продержался и сбежал, не выдержал, а ты и столько не протянешь! Зимой ночь по полгода, летом дожди неделями, кругом тундра, до ближайшего города – час на вертолете! Что ты там делать будешь? Пить, как вахтовики после смены, сутками напролет, чтоб ничего вокруг себя не видеть? Ладно ты, а Митька? В школу он как пойдет, ты подумала?
Не подумала, конечно. Но чего тут думать, когда есть муж и он все устроит. Вывезет семью за границу – так она подружкам наплести успела, – а школа… Ну подумаешь, час на вертолете в одну сторону. Можно и дома буквы учить, в конце концов. Одна неосторожно сказанная фраза: «Мне предложили работу в Норвегии» – срубила Лариску наповал, она мигом нафантазировала себе приятную жизнь, слушать не желая о мерзком климате, лютых ледяных ветрах с Баренцева моря, метелях, что не стихали неделями, и накрывающей психозом бесконечности полярной ночи. О повальном пьянстве персонала, жутком, диком, до потери людского облика, до зеленых чертей, и наши мужики в сравнении со скандинавами – ну просто гимназистки. «Не умеют пить в России» – со времен Серебряного века ничего не изменилось. Заграница… Да какая там заграница, одно название, деньги, правда, предполагались более чем хорошие, но условия для претендентов концерн выставил жесткие: едут только семейные и контракт на три года, с отпусками, правда, но дела это не меняло. Олег лично знал нескольких, что из такой вот командировки вернулись другими людьми – двое спились, а третий держался кое-как на плаву, отваливая психотерапевтам нехилую часть зарплаты. И все развелись, ни одна из трех семей не выдержала испытания полярной ночью, ужасом пустоты за стенами коттеджа и деньгами. А Лариска, услышав вторую часть фразы «я отказался», напрочь лишилась рассудка. Жену точно подменили, и сейчас перед Олегом стояла другая женщина, не ее он любил, желал, рвался к ней через расстояния, а чужая, посторонняя, не та. Умом он понимал, что это мать его сына, но сердце отвергало такой расклад, и Олег понимал, что их мир – он, Лариска, Митяй и Хельма – подвис на ниточке и та вот-вот оборвется.
Он отпустил жену, она не шелохнулась, лишь прикусила губу и опустила голову. Хельма оказалась рядом и крутилась под ногами, стукнула Олегу по колену хвостом, лизнула Лариске ладонь. Олег погладил собаку по спине, взял жену за руку.
– Ларис, – негромко сказал он, – ну зачем тебе эта заграница, чего тебе тут не хватает? Квартиру купили, машина есть, Митьке осенью в первый класс идти. Я скоро повышение получу, замначальника проекта в Питер переводится, я на его место сяду. Денег и тут заработать можно…
Говорил и точно видел, как слова летят в пустоту: Лариска не слушала его. Терла пальцами переносицу, поправляла короткие темные волосы, и