даже посмотреть не хочешь?
– Я ведь не читаю по-бенгальски.
– Я знаю. Беру это на себя. Как и перевод.
Решив, что лучше потом извиниться за инициативу, нежели спрашивать разрешения дочери, он принимается читать о приключениях отважных героев, которых всякий раз неизменно зовут Иванами, о мудрых царевнах, о волках, говорящих на человеческом языке, о Бабе-яге – злой ведьме, живущей в избе на куриных ногах. Так проходит полчаса. Наконец он откладывает книгу в сторону.
– Не понравилось?
Девочка ерзает в постели и мотает головой.
– А почему?
Вместо того чтобы ответить, она поднимает на него взгляд огромных серых глаз, которые ей достались не от него, но и не от Вэл.
– Можно я тебе кое-что расскажу, баба?
– Ну конечно.
– Джереми хочет, чтоб я его звала папой.
Мужчине приходится собрать в кулак всю свою волю, чтобы его тон остался небрежным:
– Вот как?
– Ну, мне так кажется.
– А почему тебе так кажется?
– Когда он укладывает меня спать, подтыкает одеяло и целует перед сном… ну, мне кажется, что он хочет, чтоб я назвала его папой.
– А тебе этого самой хочется?
– А ты на меня очень сильно рассердишься?
– Нет, – отвечает он. – Он просто отличный папа. И поэтому, если тебе хочется, можешь его так и называть.
– Правда? – Девочка так и горит желанием получить от него разрешение. Это ясно написано на ее лице.
– Правда.
Он обнимает ее, сдерживая ревность, которая вспыхивает в нем от просьбы дочери. Чего тут удивляться? Это он обязан Анне, а не наоборот. В жизни, полной неожиданностей, надо уметь быстро привыкать к внезапным поворотам судьбы.
Джамир
Джамир встает до рассвета. Лунный свет, проникающий сквозь окно, заливает его тело – загорелое, жилистое, такое же, как и у сотни других рыбаков в их деревне.
Он поднялся на час раньше обычного, зная, что Хонуфа будет еще спать.
Достав самокрутку, выходит, прислоняется к глинобитной стене их хижины и закуривает, делая глубокие затяжки. На небе застыли облака, кажущиеся удивительно светлыми в этот предрассветный час. Стоит тишина, нарушаемая лишь мерным шелестом волн прибоя, стрекотом цикад да шуршанием лапок гекконов.
Он тушит окурок. Во рту привкус табака, а кожу приятно холодит соленый ветерок с моря. Мужчина снова заходит в хижину. Берет свой скарб: сверток из кожзама, в котором лежат рубашки и запасная лунги[5]. Подойдя к стене, он кидает взгляд на спящих домочадцев, неподвижно лежащих на кровати, и тянется наверх, туда, где стена примыкает к соломенной крыше. Мужчина вздрагивает, когда его пальцы вновь касаются того, что он обнаружил несколько дней назад. Плоское, продолговатое, прямоугольной формы.
Письмо.
Он тихо выходит, прихватив его с собой.
Прежде чем двинуться вдоль берега