ран не избежать. Врезать ему по затылку, где длинные всклокоченные волосы смягчат удар, – вероятно, кожу это не повредит, но нет гарантии, что Гордий его отпустит. Оставался только последний, третий вариант.
Его поле зрения сужалось. Рядом кто-то хрипел, задыхаясь. Это был он сам. Жак рассчитал траекторию, нащупал самый острый край камня, занёс руку.
И изо всех сил ударил Гордия в глаз.
Траектория вышла замысловатая, кривая, их лица оказались слишком близко друг к другу, и Жак задел собственную голову. Но заострённый край камня вонзился в глазное яблоко.
Гордий взвыл и отпустил шею Жака. В каком-то смысле это был самый сложный момент; диафрагма Жака инстинктивно пошла вниз, воздух хлынул по воспалённому горлу, сердцебиение перешло в бешеный барабанный бой, и физиологичность всех этих процессов почти вытянула Жака из его укромного местечка в ящике. Но он не мог себе позволить потерять контроль. Он должен был свести физический ущерб к минимуму.
Он с трудом вернул себе внутреннее спокойствие. Он прижал левую руку к затылку Гордия, а правой продолжил вдавливать острый конец камня в глазницу. Вопли Гордия сделались на полтора тона выше. Теперь он хватался руками за собственное лицо, пытаясь избавиться от камня.
Хватит. Жак отпустил его, отлетел к стене и полностью вернулся в своё тело. Это оказалось неприятно: горло терзала жгучая боль, как будто его раздавили и ободрали. Другая, особенная боль ритмично пульсировала в его голове. У него слезились глаза, в лёгких зарождался неуправляемый кашель, рот заполнился кислой слюной. Он собрался, чтобы преодолеть пик боли. Когда худшее было позади, он вдруг понял, что не слышит буров. Тук-тук-тук Марита тоже стихло. Пронзительное визжание Гордия было единственным звуком. Нет… был ещё один. Похожий на перестук дождевых капель.
Жак открыл глаза. Пятёрка ему аплодировала. Вот что это был за звук.
– Браво, Бегунок, – сказал Марит. На его лице сияла широкая улыбка. – Я думал, ты здесь мёртвый груз, но оказалось, что ты наделен… – Он взмахнул рукой, словно ставя замысловатую подпись под важным письмом, как делали в древности: – Похвальной изобретательностью.
– Это было здорово, – согласился Давиде. – Может, вам стоит драться почаще. Ради борьбы со скукой.
Э-дю-Ка хмыкнул.
– Будете нашими древнегреческими гладиаторами! – сказал он.
– Римскими, – сказал Луон.
– Какая разница! Главное, это весело.
Жак трижды глубоко вдохнул, чтобы успокоить измученные лёгкие, и пробрался вдоль стены к Гордию. Толстяк вопил уже не так громко: лицо он прятал в ладонях. Когда Жак коснулся его плеча, он вздрогнул.
– Дай посмотрю на твой глаз.
– Прости. Прости, – провыл Гордий.
– Ну хватит, Горд, – сказал Жак, аккуратно отводя в сторону его большие руки. – Дай я посмотрю, что тут у нас приключилось.
– Не знаю, что на меня нашло! Прости меня – ты же мой единственный друг! Прости!
– Ну хватит, хватит, – сказал Жак. Гордий зажмурил здоровый