«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах
над Японией, если бы ей хватило политической воли для продолжения войны[33].
Это смелое предположение основывалось на том, что, по мнению генерала, последовавшая за Мукденским сражением передышка позволила русской армии, занявшей оборонительные позиции на Сыпингайских высотах, чрезвычайно укрепить свою материальную часть (благодаря улучшению сообщения с Европейской Россией) и пополнить численность, в то время как Япония уже была чрезвычайно истощена войной. Согласно Куропаткину, сознание растущего превосходства в силах укрепило и боевой дух войск, ждавших возможности взять у противника реванш. В конце мая 1905 г. к тому времени смененный на посту главнокомандующего Н.П. Линевичем, но оставленный на театре боевых действий в качестве командующего 1-й Маньчжурской армией Куропаткин писал, что «наша армия в Маньчжурии сохранена и <…> более сильна, чем когда бы то ни было»[34]. Аргумент об отнятой политическими обстоятельствами победе был, пожалуй, самым привлекательным из всех, что А.Н. Куропаткин приводил в свою защиту. Его разделяли некоторые офицеры Маньчжурской армии, полагавшие, что их лишили возможности поквитаться с противником и «смыть позор»[35]. Соглашаются с ним и отдельные историки – как прошлые, так и современные[36].
Однако большинство авторитетных военных историков все же сходится на том, что русская армия могла эффективно обороняться на Сыпингайских высотах, но в силу как проявившихся на предыдущих этапах кампании недостатков в умении руководить крупными операциями, так и воздействия прошлых поражений, а также революционных событий в России на боевой дух вряд ли была способна разбить японцев, перейдя в наступление[37]. Более того, сами Линевич и Куропаткин медлили с разработкой плана наступления (к чему их побуждал Петербург), поскольку в действительности испытывали большие сомнения относительно его перспектив[38]. А верящие в упущенную победу склонны выдавать желаемое за действительное. Современники событий в большинстве своем также скептически относились к идее о том, что Россия чудесным образом могла одержать победу на последнем этапе войны.
А.Н. Куропаткин писал свои оправдательные сочинения, отвечая на многочисленные попытки выставить его главным «козлом отпущения» за военные неудачи России в войне с Японией, назначить главным личным виновником поражения, на которого должно было излиться все общественное негодование[39]. Эта тенденция, разумеется, была сильна как в военной среде, так и в российском обществе в целом.
Оценкам деятельности Куропаткина, данным Драгомировым, вторил позиционировавший себя главным хранителем, популяризатором (и интерпретатором) наследия «учителя армия» полковник М.Д. Бонч-Бруевич. Как уже говорилось выше, Бонч-Бруевич списывал неудачные действия русской армии в войне против Японии на грубые «нарушения теории военного искусства» со стороны отдельных исполнителей. Прежде всего