Ноги приходилось ставить осторожно, еще и балансировать. Но через какое-то время она приноровилась и пошла увереннее. Всего-то осталось: добраться до станции. Она посидит в зальчике ожидания, съест бутер в буфете, дождется электрички и уедет.
– Нюрк! О, Нюрк, это ты?
– Я, дядя Гриша.
От ее тропинки в сторону сварыкинского дома змеилась колдобистая, поблескивающая льдом дорожка. Муж покойной тети Нины стоял у ворот, слегка покачиваясь и помавая рукой на манер депутата на трибуне.
– А Нинка-т моя, слышала? Померла Нинка. Сороковины завтра. Зайди, помянем.
Нога поехала и подвернулась. Анна чуть не упала. Вопрос со смертью тети Нины следовало прояснить.
В сенках прямо под порогом стояло пустое ведро, и, хотя дядя Гриша предупредил, Анна все равно запнулась. Ведро покатилось. Звон дребезгом отлетел от промороженных стенок. Стало тревожно, будто жестянку специально сюда поставили, чтобы не прозевать непрошенного вторжения.
– Лидка! мать-перемать, убери ведро, говорю!
– Не ори, – отозвалась невидимая Лидка из кухни.
На пороге дядя Гриша, скинув телогрею, пытался разуться. Наступив одним валенком на носок другого, он тянул отдавленную ногу. Анне места не хватило, она осталась в сенках.
– Че дверь не закрываешь? Холоду напустил!
Лидка появилась из кухни с тряпкой в руках. Лицо полыхало не то от плиты, не то от гнева. Она уже приготовилась продолжать разнос, когда увидела Анну.
– Вы к нам? Вы к кому? – деда она задвинула в угол и встала посреди коридорчика, уперев руки в боки.
– Лидка! Тьфу, Лидка. Это же Нюрка. Вы же с ней на горшках рядом. Нюрка соседкина!
Дядя Гриша попытался вылезти из-за могучего Лидкиного плеча. Лицо женщины дрогнуло, поехало спелыми щеками в стороны, глазки из настороженных превратились в две запятые хвостиками вверх.
– Аня? Ой! Анька! Правда, Анька. Заходи. Ты бы женщину-то вперед пропустил. А то сам разделся, а она в сенках мерзнет.
– Да я это, я подумал, вдруг ты это…
– Заладил: это, не это. Проходи Анька. Сколько лет не виделись.
На горшках они рядом не сидели, но в детстве встречались каждое лето. Лида жила тут с родителями. Здесь же училась в школе.
– За три килОметра хожу, – важно говорила она городской Ане, делая ударение на о.
Анну привозили в Хрюкино на лето родители. На месте, где нынче раскинулось обиталище академической барыни, раньше светился мытыми окнами домик дальней родственницы тети Саши. Тетя Саша была одинокой, бездетной вековухой, но детей любила и принимала летом с удовольствием.
Анна сняла дубленку, поискала, куда ее пристроить, и уже собралась повесить на одинокий гвоздь, вбитый посередине стены.
– Сюда можно?
– Дай, в комнату отнесу, – Лида выдернула шубку у нее из рук, вынесла, но тут же вернулась. – Я там на стул положила.
Анна только пожала плечами – чем был нехорош гвоздь? – и пошла в кухню. Оттуда сдавало запахом свежего печева. Может, хоть тут поест?
Дали чаю и пирожков с капустой