знакомый пани Ванды, раскланялся и спросил ее: „Это ваша дочка?“ Совершенно спокойно она ответила ему: „Это моя племянница. Она гостила у нас“. Сегодня я понимаю, какой это был риск – везти меня в поезде без документов. И почему так дрожала рука пани Ванды. С пани Вандой я осталась на две ночи, затем она нашла для меня более безопасное место жительства в Варшаве. Потом… потом я на долгое время забыла свое имя. Мариша Бергер сгинула в чреве войны… А появилась Мария Новаковская, сирота из Кракова, которую приютила тетка, сестра ее матери, погибшей во время бомбардировки. Так я оказалась в Варшаве в доме пани Ирены… Я долго учила имена своих „новых“ родителей. Дочь Яна и Людвиги Новаковских. Я безупречно говорила по-польски с детства, научилась молиться. Я очень старалась быть как все… Но делала много нелепых и глупых ошибок, которые могли мне стоить жизни. Помню, что во время сильной грозы испугалась и стала выкрикивать имена католических святых… Оказалось, настоящие маленькие поляки так никогда не делают. А к зиме тетя обнаружила, что в моем саквояже лежит пальто без мехового воротничка… Евреи ведь должны были сдать все меха в комендатуру, и папа отнес его… Тогда моя названая тетка принесла с базара старый воротник из голубого меха и пришила к моему пальто. „Нельзя тебе так ходить,– объяснила она,– сразу возникнут вопросы“. Она боялась соседей, боялась позвать гостей. Боялась, что я что-нибудь скажу невпопад. Это теперь я понимаю, как она боялась всего…
А однажды у нас в доме появилась женщина. Тетка Ирена устроила ее в кладовке. Женщина была седая, старая и выцветшая, такой она мне казалась. Ее глаза загорались, только когда она видела меня. Она говорила, что я похожа на ее девочку, которой у нее больше нет, и шепотом называла меня своей „мейделе [1]“. А я не понимала этого странного слова и пугалась ее. Она была похожа на ведьму из книги сказок, которую читала мне мама. Такая книга лежала у меня в саквояже, я не открывала ее сама. Ведь мама обещала, что мы будем ее читать вместе, когда она вернется из этой депортации. И я ждала…
Она была хорошая, тетя Ирена. Заботилась обо мне. Но она не была моей мамой. А я ждала ее…
Все эти годы я старалась не думать о том времени. Пыталась стереть его из памяти. Жить сегодняшним днем. У меня нет на руке номера из концентрационного лагеря смерти. На меня не смотрят жалостливым и смущенным взглядом, как на тех, у кого есть такие татуировки. У меня просто нет родителей с тех пор, как мне исполнилось девять лет… Что мне оставалось? Привыкнуть, если это вообще возможно.
Ты сейчас подумаешь, что это неблагодарно с моей стороны – так писать. Я всю жизнь благодарна тете Ирене и пани Ванде, сумевшей вывезти меня тогда из Велички. Если бы я могла назвать звезды их именами, я бы так и сделала… Сегодня, после получения твоего письма, передумав о многом, я понимаю, что должна была их разыскать. А пока заказала бланки анкет „Праведники народов мира“ из нашего музея Катастрофы, чтобы вписать их имена…
Знаешь, как тетя Ирена приучала меня к жизни в Варшаве? Как-то раз она дала мне