.

[14].

      – Где ж Париж? – спросил я уныло, выехав из Пантена.

      Эльзасец промолчал несколько минут и вдруг разрешился протяжным звуком:

      – Voila la barriere![15]

      Признаюсь, все мечты мои разлетелись в прах при этом слове. Перед нами открылась улица, загороженная решетчатыми воротами, которые в европейских городах заменяют наши рогатки. Эта улица показалась мне гораздо теснее и хуже пантенской. Но то был действительно Париж, столица Франции!

      Неизвестный художник. Сен-Мартенские ворота, вход русских войска в Париж 31 марта 1814 г.

      Нас спросили, не везем ли мы чего, подлежащего городской пошлине, то есть съестных припасов, вин и т. п. Отрицательный ответ кондуктора отворил свободный въезд в ворота… Так вот я и в Париже! Направо увидел я великолепное здание, примыкающее к заставе. Это водохранилище Вильетское, звено, соединяющее каналы Сен-Дени и Сен-Мартен, посредством которых лука, описываемая Сеною под Парижем, значительно сокращается для судоходства, пристань знаменитого канала Урк, и запас вод для столицы. Парижане, для которых нет полезного без приятного, летом сбираются сюда на купанье, а зимой кататься на коньках. Влево возвышалась на отдаленном горизонте какая-то огромная церковь; после узнал я, что это был знаменитый Пантеон.

      Но мне было не до расспросов; я жадно смотрел вперед. На углах переулков, примыкавших к нашей дороге, я читал крупную надпись: «Улица предместья Сен-Мартен». Предместье Сен-Мартен! Кто не знает этого имени, кто не бывал воображением в этом предместии с Бальзаком, с Жуй[16], со всею фалангою ста одного чичероне? Право, мне самому это предместье было знакомее Замоскворечья! Но где ж, однако, Париж? Чем это предместье отличается от нашей Таганки, Рогожской? Дома, правда, все каменные, в несколько этажей – но такие грязные, такие уродливые! Народу много, очень много, но на Тверской и Покровке у нас не меньше; только что на улице не видно русских бород – да и то неправда! Мелькает и это почтенное украшение на устах многих, вероятно, последователей отца Анфантеня[17] или питомцев Юной Франции[18]!

      Утомленный однообразием, не представлявшим ничего особенного, ничего оригинального, я хотел было махнуть уже рукой и сказать: «Славны бубны за горами!», как Сен-Мартенские ворота (Porte St. Martin) стали поперек дороги. Эти ворота сами в себе не имеют ничего особенно замечательного. Но ими кончилось предместье; за ними начался Париж. Сцена совершенно переменилась! Мы проехали между бульварами Сен-Мартен-ским и Тамильским. Меня вдруг ослепило и оглушило… Вот настоящий Париж! Вот это чудовище, так прекрасно изображенное Бальзаком; до тех пор мы тащились по его хвосту, теперь только попали в самую пасть!

      Да! Это Париж! Чем более погружался я в его внутренность, тем живее испытывал то состояние, которое мы русские так живописно называем «зажорой». В самом деле, меня зажрало в полном смысле; вскоре потерял я способность различать подробности; шум, гам, крик, теснота, чуть не давка на улицах; всё кипит,