к нему еще на шесть дюймов ближе. Вместо ворчания в горле у Тира вдруг что-то захрипело. Его тяжелая лапа опустилась на песок. В третий раз он огляделся по сторонам и понюхал воздух и опять злобно зарычал. Сухой, старый холостяк отлично понял бы это ворчанье: «Куда же, к черту, девалась его мать?»
А затем случилось нечто неожиданное. Мусква совсем близко подполз к раненой ноге Тира. Здесь он приподнялся и, почуяв запах еще не зажившей раны, стал ее зализывать. Его язычок был точно бархат. Его так приятно было чувствовать на себе, что Тир несколько времени простоял не двигаясь и не издавая звука, пока медвежонок зализывал его рану. Тогда он опустил к нему свою громадную башку. Он стал обнюхивать этот маленький пушистый ласковый шарик, который подкатился к нему. Мусква заплакал так, точно ребенок, лишившийся матери. Тир заворчал, но на этот раз уже более ласково. Угрозы больше не слышалось. Большой, теплый язык вдруг облизал всю мордочку медвежонку.
– Пойдем! – сказал ему Тир и вновь направился на север.
И у самых его ног засеменил маленький, осиротевший медвежонок с рыженькой мордочкой.
Глава VI
Тир совершает убийство
Ручей, вдоль которого шел Тир, стекал с Бабины и устремлялся прямо к Скине. По мере того как Тир поднимался по этому потоку, местность все возвышалась и становилась суровей. Он прошел с вершины горы никак не менее семи или восьми миль, когда наткнулся на маленького черного медвежонка Мускву. От этого места горные скаты стали приобретать уже совсем иные формы. Их стали прорезать темные, узкие овраги и загромождать громадные массы камней и отвесные плиты шифера. Ручей становился шумливее, и вдоль него было уже трудно пролагать себе путь.
Тир вступал теперь в одну из своих твердынь – в страну, где для него открывались целые тысячи укромных местечек, в которых он мог бы скрыться, если бы только захотел; это была дикая, развороченная местность, в которой было нетрудно поохотиться на порядочную дичь и в то же время можно было быть уверенным, что не встретишься с противным запахом человека. Целые полчаса Тир брел с того каменистого места, где встретил Мускву, совсем даже позабыв, что за ним по пятам следовал медвежонок. Но все-таки он слышал и обонял его. Для Мусквы же настали тяжкие времена. Его жирное маленькое тело и толстые короткие ноги совершенно не привыкли к подобного рода путешествиям, но зато он был еще молод, и потому только два раза за все эти полчаса заплакал: в первый раз, когда свалился с камня в воду ручья, и во второй – когда слишком неосторожно ступил на ту лапку, в которой находилась заноза, иголка дикобраза. Наконец, Тир оставил ручей и свернул в глубокую расселину, по которой дошел до площадки, своего рода плато, находившегося как раз на середине ската. Здесь он нашел выступ на солнечной стороне заросшего травой утеса и остановился. Возможно, что детская