Томе, чтобы она за тобой следила, а то вдруг эта красивая женщина тебя заарканит.
— Да, Светлана недурна собой — это правда. Но, во-первых, я с красивыми давно покончил, как всем известно, а во-вторых, чего ей меня арканить. У нее другие масштабы, и вообще я тебе скажу, что если б не твой муж, Светлане Георгиевне Америки бы не видать как своих ушей без зеркала.
— Ну и хорошо. Я горда своим мужем, если ему удалось то, что не удалось другим. Он всегда, чем может, старается помогать бывшим коллегам, соотечественникам.
— Да, но она же не бывшая коллега. Ты ведь ее наверняка не знала раньше. По-моему, твой муж с ней познакомился, когда был в командировке в Москве, где-то полгода назад.
— Ну, Толенька, всегда говорили: «будешь много знать — скоро состаришься». И зачем мне стариться, если у меня такая прекрасная жизнь, и, кстати, благодаря моему же мужу.
— Я не думаю, что тебя может устраивать такая жизнь.
— Ну почему же?! Там я занимала солидное положение, добилась многого. Я прошла по максимуму в своей карьере. Теперь другая жизнь, не менее прекрасная и такая спокойная.
— Ну, «покой нам только снится», сказал поэт, как ты знаешь. И покой всегда под угрозой того, что его могут нарушить. И твой покой, в том числе.
— Ты, что ли, собираешься меня будить серенадами под окном? — рассмеялась Инга. — Я не возражаю, даже подарю тебе гитару.
— Я понимаю, — сказал Болтунский, делая вид, что не слышал последней реплики. — Я понимаю. Вы с Сашей пример современной семьи, где каждый свободен. Там, в России, Саша тебе позволял погуливать на привязи, а ты ему. И здесь ничего не должно меняться. Ведь посмотри на своего мужа, он, как мальчик, весь играет. Вот только ты меня смущаешь, не похоже это на тебя, насколько я тебя представлял по академгородковской жизни. Ты как-то успокоилась, засела дома. Конечно, здесь тебя не окружают академики, у тебя нет таких стимулов, как там… Но быть домохозяйкой — это явно не для тебя, Инга.
Инга видела, что Болтунский осознанно водит ножом по живому, издевается и выдает какой-то подтекст… Голову чуть не разрывало от напряжения при попытке понять, что он имеет в виду, говоря об академиках, то ли хочет сделать больнее из-за того, что она не работает и не имеет такого уровня общения, какой у нее был в России, либо что-то другое… Но что? О ее тайном, очень коротком романе с академиком Останговым не знала ни одна живая душа, поэтому, упоминая академиков, он не мог это иметь в виду.
Но что-то зловещее было в иронии Болтунского, какая-то закодированная информация. Ее начало всю трясти. Болтунский видел, что вывел ее из равновесия, и, подобно вампиру, упивающемуся кровью жертвы, он продолжал что-то нести в том же духе, понимая, что у нее нет иного выхода, как терпеть его из-за присутствия гостей. «Нужно не поддаваться на провокацию и являть прекрасное настроение…» — внушала она себе, используя все резервы самообладания, и с искусственной веселостью сказала:
— Итак, Толик, мы с тобой пообщались, израсходовали массу энергии, чем