не спишь?
Он поднял голову и, ухмыляясь, заглянул в ее лицо.
– Ты… – начала было она, но замолчала, потом снова посмотрела на него – теперь уже с печальной улыбкой. – Я люблю слушать всякие такие глупости.
Он услышал и недосказанную часть фразы.
– То есть ты любишь слушать всякие такие глупости сейчас, но когда-нибудь тебе это надоест.
Ему не нравилась ужасающая банальность этих слов, но у нее тоже были свои шрамы.
– Наверное, – ответила она, держа его за руку.
– Ты слишком много думаешь о будущем.
– Может, нам удастся избавить друг друга от навязчивых мыслей.
– Похоже, я крепко попал, – рассмеялся он.
Она потрогала его лицо, заглянула в глаза:
– Знаешь, не стоило мне влюбляться в тебя, Закалве.
– Почему?
– Много причин. Все прошлое и все будущее. Потому что ты – это ты, а я – это я. В общем, из-за всего сразу.
– Мелочи, – сказал он, взмахнув рукой.
Она рассмеялась, тряхнула головой, и ее лицо исчезло за волосами. Убрав волосы с глаз, она посмотрела на него:
– Я боюсь, что это скоро кончится.
– Ничто не вечно, ты помнишь?
– Помню, – медленно произнесла она.
– Значит, ты думаешь, это скоро кончится?
– Вот сейчас… ощущение такое… не знаю. Но если мы вдруг захотим причинить боль друг другу…
– Давай не будем этого делать, – предложил он.
Она опустила веки и наклонила к нему голову, а он, выпростав руки, обнял ее за шею.
– Или же все очень просто, – сказала она. – Мне нравится размышлять о том, что может случиться, ведь так я не получу горького сюрприза.
Теперь их лица почти соприкасались.
– Тебя это беспокоит? – спросила она; голова ее чуть подрагивала, а на лице, у глаз, нарисовалась едва ли не гримаса боли.
– Что? – Он с улыбкой приподнялся, желая поцеловать ее, но она отрицательно покачала головой, и он снова лег.
– Что моя вера… не настолько сильна, чтобы преодолеть сомнения.
– Нет, не беспокоит.
Он все-таки поцеловал ее.
– Странно, что у вкусовых сосочков на языке нет никакого вкуса, – пробормотала она, уткнувшись ему в шею, и оба рассмеялись.
Иногда по ночам, когда она спала или безмолвствовала, а он лежал без сна в темноте, ему казалось, что он видит призрак настоящего Чераденина Закалве: тот проходит сквозь стены, черный и суровый, держа в руках громадный смертоносный пистолет, заряженный и взведенный, а войдя, смотрит на него, и воздух вокруг наполняется ядом… даже не ненависти – издевательской насмешки. В такие мгновения он ясно осознавал, что лежит с нею, – ни дать ни взять опьяненный, одурманенный любовью мальчишка, – лежит, держа в объятиях прекрасную девушку, талантливую и юную, для которой готов сделать что угодно, но при этом прекрасно понимает, что для прежнего Закалве (того, каким он стал когда-то или родился) эта безусловная, самозабвенная, альтруистическая преданность есть позор, который надлежит смыть. И настоящий Закалве