проколоться.
Сложив бумажку вчетверо, Саша сунул ее в нагрудный карман. Фотографии на бумаге нет, может помочь при случае. Он подобрал ранец, надел его и двинулся к станции, но, не доходя немного, углубился в посадку. Надо поесть – лучше тяжесть в животе носить, чем на спине.
Открыв ножом банку, Саша понюхал ее содержимое. Пахло вкусно, но понять, что внутри, по этикетке было невозможно. Оказалось – бобы с мясом.
Саша с аппетитом поел. Хлебушка бы еще сюда! Тут он вспомнил про фляжку в кармане. Открутил крышку, понюхал. Не шнапс – это точно, пахнет качественным спиртным.
Саша приложился к горлышку и сделал пару глотков. Да это же коньяк, причем из дорогих, выдержанных! На языке осталось тонкое послевкусие. Саша сделал еще пару глотков. Неплохо! Он убрал фляжку в карман. Потом снял свои пропотевшие сапоги, носки, протертые на пятках до дыр, закинул их подальше и с удовольствием надел трофейные. О, другое дело! Помыться бы еще и побриться. Но побриться – в первую очередь.
Полицаи набирались из местных, те на службу бритые ходили и в начищенных сапогах. Немцы во всем требовали порядка. Поэтому недельная щетина подозрение вызовет.
Бритвенный прибор и мыльце в ранце были – вода нужна. Но ни речки рядом, ни ручейка. Подосадовал Саша и решил идти на станцию так, небритым. Закинул ранец за спину и бодрым шагом, по тропинке вдоль железной дороги направился к станции. Чего ему скрываться? Он шуцман, представитель властей, пусть его боятся и ненавидят.
У входной стрелки стоял немецкий часовой. Он покосился на Сашу, но ничего не сказал и остановить не попытался – повязка на рукаве сыграла свою роль.
Только миновав часового, Саша понял, что он напряжен, нервы, как струны натянуты, а во рту сухо. «Что-то ты, Саня, волнуешься! Как будто немцев не видел», – укорил он себя. Потом понял – ему не немцев бояться на этой станции надо, а полицаев. При станции – небольшое село, жители друг друга в лицо знают – так же, как и полицаев. Да и в полицейском участке их не может быть много. Потому надо ему отсюда уносить ноги, и как можно быстрее.
Но он не успел. На небольшую площадь перед станционным зданием, которое и вокзалом назвать язык бы не повернулся из-за его малых размеров, выкатился мотоцикл с коляской. Из коляски выбрался молодой – лет двадцати пяти – немец в запыленном мундире. Увидев Сашу, он махнул ему рукой, подзывая.
– Ком!
Саша подбежал и вытянулся по стойке «смирно».
– Шуцман?
– Яволь, герр офицер!
– Аусвайс!
Саша достал из кармана бумагу и протянул офицеру. Он попытался прочитать, однако текст был на русском языке – откуда в полицейской управе возьмутся люди, знающие немецкий язык или пишущая машинка с немецким шрифтом? Но немец смог прочитать знакомое слово «шуцман» и увидел печать. Он вернул Саше бумагу и направился к мотоциклу.
– Ком!
Саша пошел за ним.
Немец уселся в коляску и показал Саше на заднее сиденье.
Делать нечего, назвался груздем – полезай