у Светланы, чем они занимались минувшим вечером.
– Все, как всегда, – вздыхала Светлана во время перерыва между операциями. – Вначале были показательные поцелуи перед этой врачихой и ее мужем, потом гуляли по набережной, ели мороженое в коктейль баре, после чего через весь город он провожал меня домой на слободку.
– А целуется-то он как? – торопила операционная сестра Люба.
– У него пальцы, как у пианиста. По позвоночнику как проведет, и я уже всё. Он точки знает, что устоять невозможно, и целуется классно.
– Ну, а дальше, что было? – сгорая от нетерпения, спросила Люба.
– А дальше ничего не было, и не будет, – махнула рукой Света. – Я ж ему на первом свидание сказала, что я – девушка, и все остальное после свадьбы. А он поверил и теперь даже не пытается. Постоял немного у ворот и ушел.
– Ты его домой пригласи. У тебя же мамаша ночами дежурит.
– Приглашала. Не идет. Неудобно, говорит, – тяжело вздохнула Света. – Обидеть боится. Говорит, что может не устоять.
– Ты и уши развесила. Врет он тебе все, – неожиданно вмешалась в разговор старшая сестра отделения тридцатилетняя Наташа. – Он по врачихе своей сохнет, Алисе. У нас все хирурги с ума сошли от нее, даже Фридман психа усмирять пошел с одеялом в руках. А Фридман наш ничего тяжелее скальпеля в руках не держал и ни в одной пьяной драке не участвовал.
– Зато Гарик им всем нос утер листком бумаги. Я как увидела бегущего по коридору окровавленного психа со стеклами в руках, чуть со страху не умерла. А Гарик бежит рядом, как ни в чем не бывало. А силища у него…
– У кого, у психа? – спросила Люба.
– При чем тут псих. Гарик как к груди прижмет, туши свет. Косточки трещат. Потом извиняется.
– А с виду дохляк натуральный, ни мышц, ни шеи накаченной, – скривила губки Люба. – Я мускулистых люблю, спортсменов.
– Видела б ты, как он двух боксеров в баре отметелил! Один из них меня на танец пригласил. Я отказала. Тогда они вдвоем подходят, и давай права качать. А Гарик встает со стула и просит их отвалить от меня, так культурно, вежливо просит. Ну, те еще сильнее наглеть стали, меня шалавой обозвали. И тут он юлой завертелся и врезал им по затылку кулаком. Вначале одному, а потом другому. Так оба качка метра три по воздуху пролетели и на ноги встать сами не смогли. А Гарик подошел к ним и извинений потребовал передо мной. И они извинились. У меня такого парня никогда не было. А потом идем по набережной, и он ни слова о драке. Другой уже весь мозг бы проел своими воспоминаниями, как он врезал. А Гарик стихи читает Есенина.
– И чего удивляешься, он же в психушке работает. Их там таким приемчикам учат, что мама не горюй. К нам медсестра приезжала за больным летом. Гарик в отпуске был. Так она мужику руку заломила не хуже милиционера, – произнесла Люба. – Пошли руки мыть. Сейчас больного привезут. Потом договорим.
Встреча