безбронные, пытались выставить строй с копьями против тяжёлой конницы; видел и как смели и разметали латники хлипкий строй защитников стана. Выстроить заслон они так и не успели. Слышал, как кричали умирающие под конскими копытами, слышал, как премерзко хрустят ломаемые человеческие тела, когда в них на полном ходу врезается закованный в сталь боевой конь; с каким противным хлюпом копьё разрывает человеческую плоть.
А в степи пешие родичи вступили в смертельную дуэль с конными стрелками кочевниками-басурманами. Вдруг, из сонма ворогов выскочил длинноногий белый боевой конь и устремился к стану. Прямо на ходу ему на спину, без седла, без узды, вскочил человек. Дёрнулся, как от удара и, припав к гриве, помчался к стану, к их шатру. Отец.
Вид и его, и коня был страшен – конь с окровавленной мордой, рассечёной раной на плече и стрелой, торчащей из бедра, хрипел, разбрасывал пену и яростно рвал землю копытами. Кан с огнём боевого безумия в глазах и также пронзённый стрелой, которая, пробив левую руку, скрылась в глубинах тела. Боли он сейчас по всему не чувствовал, но был обречён и сам это отчётливо понимал. Мать побледнела и стала медленно оседать.
– Уходите! – Крикнул отец. – Спасайтесь! Нам их не остановить! Развернул было коня, но остановился.
– Рамир, сынок, – он бросил к его ногам свой лук, отстегнул пояс с боевыми сумами и пустыми ножнами, – ты должен выжить! И донести до следующего Гакана, что в степь пришла беда! И продолжить наш род! Береги Коготь! И живи!
Ударил коня пятками и помчался в свою последнюю атаку. И тут всё будто ускорилось. Усилились все шумы: лошадиное ржание, топот копыт, крики, свист стрел. Белая, как полотно, мать вскинулась, гордо вздёрнула подбородок, нырнула на какое-то мгновение под полог шатра и вернулась со своим снаряжённым луком и тулом стрел за спиной. Она окинула взглядом общую картину сражения – убиения их рода, оценила и приняла решение.
– Уходим! К реке! – Резко, отрывисто скомандовала она.
Меж шатров, тем временем, уже вовсю мелькали чернявые всадники. Кто-то уже спешился и шарился по жилищам сородичей. Заходились первые пожары.
– Вы идите первыми. – Сказала она сёстрам, выбравшимся из шатра. – Идите к реке, уходите на лодке! Что бы ни случилось – не останавливайтесь! Вы должны спастись. И берегите Рамира пуще ока!
Драмира и Любомира подхватили Ветерка и понеслись споро. Он даже охнуть не успел. Матушка бежала позади, Рамир слышал её шаги.
Растерзанные шкуры чьей-то обители, обнажившие длинные деревянные жерди, сквозь которые видна какая-то суета внутри. Женский крик, потом глухие удары, громкая ругань на чужом собачьем языке. Сёстры не останавливаются, хоть и путаются в своих юбках, но скорости не снижают.
Следующий шатёр. Здесь жил дядька Уромир. Старый одноногий лучник. Именно он делал луки всему роду. Сейчас он лежал поперёк входа, уставив безжизненные глаза в светлеющее небо. Рядом лежал его длинный кавалерийский меч. А перед ним в неестественной позе – его внук в окровавленной рубахе и с выражением глубочайшего удивления, застывшем на юном