смертями родных мальчишку уверенность и силу – два «Железных креста», Немецкий крест в золоте, не за «просто так» этот служака получил. Но чувствовалось, что Зигмунд порядком устал от войны, предпочитая деспотизм казармы сварливому характеру своей Гретхен. Но не сложилось у них потом, и дело даже было не в шрамах на лице Зигмунда, но это будет позже. Всему виной только война.
В новой школе и местном гитлерюгенде за суетой всё забылось, но осенью 1944-го объявили призыв в фольксштурм. И я втянулся в бестолочь шагистики, редких стрельб, зато быстро освоил сапёрное дело, благо наш инструктор, гауптман Штумпф, потерявший левую руку на Восточном фронте, по-отечески спокойно учил «тихому убийству» с виду безобидными большими игрушками в круглых и прямоугольных металлических и деревянных корпусах.
И в марте 1945-го началось опять это бесовство войны. К Касселю на всех парах попёрли танковыми клиньями англичане, в нашу сторону, в Фульду, американцы… Папа Зигмунд уже лежал в госпитале, после ада на Балатоне, понимание конца войны было неотвратимым. А мы, глупой толпой юнцов, играли в войну.
…Стояла гнилая, грязная, пасмурная серость весны. Наша рота при сорока «эрзац-винтовках» различных типов – от паршивых итальянских «манлихер-каркано», до однозарядок «фольксштурммаузер» и при тридцати «фаустпатронах» должна была держать дорогу на Фульду. С развёрнутой в поле заслоном роты на открытом участке толку не было – решили действовать проще. Дорога сворачивала в лесополосу. Группа из нескольких «фаустников» изображала отходящий в панике арьергард. Наша сапёрная группа готовила поле для установки противотанковых мин, на которые загонялась наступающая колонна противника при вхождении в поворот. Затем основная масса «фаустников» била в голову колонны, сея панику, а стрелки били по спешивающимся с горящей брони.
Эффект почти удался. Приманку из пацанов с «фаустпатронами» нагнали и расстреляли разведчики на «доджах». А дальше начался рукотворный ад в миниатюре. Мои мины рвали в клочья полугусеничные бронетранспортёры «Уайт», которые было начали втягиваться колонной с неспешенной пехотой для прочёски леса. Наша «эрзац-пехота» начала отстрел разбегающихся – оставшиеся в живых американцы начали отходить в поля, оставив взвод покойников. На полчаса на поле стало до ужаса тихо – тогда-то я и прихватил этот «энфилд М1917» с убитого пехотинца. Но вскоре поворот начала обрабатывать артиллерия, явно вызванная по радио, и часть нашей роты с командирами осталась под деревьями навсегда. И мы, шестнадцатилетние дураки, попросту решили дезертировать, уйдя в леса, на хутора лесорубов, угнав машины. Это сейчас я знаю об этом плане «Вервольф», а тогда мы, как заклинания повторяли сюжет «Вервольфа» Германа Лёнса и верили, что новый Харм Вульф спасёт Германию хоть через десятки лет, воюя из леса. Но мы стали обычными бандитами.
К осени 1945-го всё было кончено. Наша группа, уйдя далеко на юг, к Хаазебургу, почти распалась. Кто-то был убит в перестрелках с американцами, кого-то прирезали