исключительно на себя. В отчаянии я достаю свою мятную помадку и откусываю добрую половину. Проглатываю, облизываю губы и отвечаю:
– По-моему, мне просто показалось… что здесь на пляже… я буду чувствовать себя такой живой и здоровой… но потом оказывается, что нет.
– Ясно, – протягивает Кейд, хотя, скорее всего, он понятия не имеет, о чем я говорю.
– А оказалось, что я по-прежнему зануда.
Теперь он понимает.
– В точку. Неудивительно, что ты до сих пор нецелованная.
– Заткнись! – опять шиплю я и пихаю его в плечо, чтобы было неповадно.
– Я маме расскажу!
– Давай, рассказывай! Тебе еще самому влетит за то, что расстроил меня. – Знаю, что нечестно использовать сочувствие родителей против брата с сестрой, но не могу сдержаться.
Он потирает плечо и вздыхает:
– Ты права. Ты на самом деле дура.
Когда мы возвращаемся домой, я тут же бросаюсь вверх по лестнице и плюхаюсь на кровать. Бри хочет узнать, что случилось, но я не отвечаю. И, захлебываясь рыданиями, засыпаю.
Проснувшись, я понимаю, что в комнате совсем одна. Не вставая с койки, смотрю на дверь. Она закрыта, но я вижу свое отражение в большом зеркале, висящем на двери. Раньше я любила зеркала, но теперь вполне могу обходиться без них. И дело не в том, что мне не нужны зеркала, чтобы причесываться и всякое такое, но я терпеть не могу их за честность. Например, когда я переодеваюсь, зеркало жестоко показывает мне больше, чем я хочу видеть.
Я вижу шрамы и ненавижу их за то, что они портят мне жизнь.
Обычно я заставляю себя забыть о своих изъянах, но, когда вижу себя в зеркале, на них невозможно не обращать внимания.
Я уверена: если бы Тэннер увидел меня такой, какой я вижу себя в зеркале, он бы от меня отвернулся. Если бы знал о том, что я жду новое сердце, никогда не предложил бы этим летом прогуляться с ним.
Я несколько минут лежу в постели, продолжая сожалеть о своей тупости в кондитерском магазине. Потом заглядывает Бри, чтобы проверить, как я. Увидев, что я не сплю, сообщает, что идет в ванную. Комната вновь в моем полном распоряжении, я встаю и наплавляюсь к зеркалу.
Глупое, отвратительно жестокое, ужасное зеркало в полный рост, на которое невозможно не обращать внимания.
Я запираю дверь, чтобы Кейд не мог вломиться без стука. Потом подтягиваю рубашку к подбородку и в миллионный раз рассматриваю свой мерзкий красный шрам. Провожу по нему пальцем от ключицы до грудины, чувствуя мясистый нарост на коже.
Ненавижу зеркало! Ненавижу все зеркала!
Но больше всего я ненавижу шрамы.
Самое коварное в шрамах то, что они не всегда заметны. Не только потому, что они спрятаны под одеждой, как мои. А потому, что они намного глубже. Они впились в сердце и проникли в душу.
Позже вечером, когда мы сидим в ресторане, мне напоминают, что у моих родителей тоже есть шрамы – они и сами им не рады. Сначала все идет нормально, но потом шрамы в их отношениях начинают зудеть и опухать.
Первое,