Мама по обыденному накладывает на стол очередной вкусный пирог, а я скрываюсь за улыбкой, пытаясь сильнее влиться в эту семейную идиллию: рассказываю наперебой про Антона, Михаила, Александра, про то, что люблю зелья, магическую хирургию, мечтаю наконец-то работать с материей и читать больше, больше книг.
В самом деле, я не вру, но в глубине души теплится и другое чувство: усталость и непонимание, почему это все стало моей новой жизнью, даже какое-то отторжение. А ведьме, как известно, с тяжестью в душе очень сложно правильно работать и учиться в полную силу. Именно поэтому… сегодня вечером, после совместного ужина, я на часик сбегу на чердак, оставшись наедине с тишиной и тьмой теплой ночи, чтобы встретиться с отцом и крепко обнять его, прежде чем начать долгий список вопросов.
– Сестра, а тебе нравится быть ведьмой?
– Нравится ли? Хм, ну… да? Да, думаю, это очень хорошая моя черта.
– А почему я не ведьма, как вы? – пока младшая сестрёнка, Полина, случайно измазалась в сгущёнке и старательно убиралась в свои пять лет, я занималась разбором книжного шкафа и отвечала на её расспросы.
– Не знаю, наверное, потому что ты не моя родная сестра, а двоюродная. Понятно?
– Понятно!
– А кем бы ты хотела быть из мифических?
– Существ?
– Ну… просто мифических. Нас так называют.
– О! Русалкой! Хотела бы быть русалкой.
– Почему русалкой?
– Они красивые.
– А ведьмы, значит, нет? – я со смехом надула губы и нахмурилась.
– Красивые! Но русалки самые красивые.
– Ты у нас и так красивая, даже русалкой быть не надо. Или я чего-то не знаю?
– Ты всё знаешь!
– Будь по-твоему, – улыбаясь, отвечаю я, – спасибо.
Мы с ней хорошо ладим.
Как только звон тарелок утонул в темноте наступающей ночи, смешиваясь со звёздами, на которые наверняка смотрят где-то далеко одинокие души, я потихоньку выскальзываю из комнаты, предупредив Полю о том, что ухожу, чтобы она меня прикрыла перед мамой. Паста, кстати, была вкусной, как и всегда.
Под ногами скрипят пожухлые деревянные полосы пола, из глубины слышится шорох. Я пробираюсь сквозь длинные сухие веники разных трав. Пахнет одуванчиками, солнцем, мокрым залежавшимся тряпьём с небольшой кислинкой, тающим воском и сгорающим вместе с ним фитилём, который мы вдевали в эти свечи самостоятельно еще в середине лета. Это словно было сто лет тому назад…
– Пап?
– Миля…
Отец сиди в позе лотоса возле окна с закрытыми створками, в которых виднеются часть синего неба и уходящие вдаль гурьбы домов, смешанные с покрытым снежной коркой лесом. Отец такой же, каким я его помню: с щетиной, прямым носом и таким же лицом, он всегда выглядит статно. Чуть суженные глаза, но глубокие, темные зрачки, которые достались и мне – карие, с примесью ярко-зелёного, который обычно не замечают. Рядом, прикорнув и укутавшись в его свитер, лежит наша кошка: обнявшись