Мариночку!
– Так именно поэтому он оставил её в детской кроватке, когда поджигал квартиру? Чтобы, как цыплёнка…
– Не видел! Спать ушёл.
– Да-да… Конечно спать, – согласился Валерий Яковлевич. – Была полночь и, разумеется, ты очень сильно хотел спать…
Я непроизвольно заметил, как он нервно сжал кулаки. Не трудно было догадаться, что будь его воля, я бы давно захлебнулся собственной кровью. Неважно, что он был с виду хлипким мужичком, наверняка одним резким ударом мог выбить если не все, то половину моих зубов.
– Человека на твоих глазах убили! А ты, как ни в чём не бывало, спать завалился? Даже в полицию не сообщил… – пытаясь пристыдить меня, укоризненно произнёс он. – Да кто ж ты такой есть, после этого? Даже подходящего слова для тебя подобрать не могу…
Филимонов ещё раз вытер рукавом пиджака вспотевший лоб.
– Кто убил? – желая довести его до белого каления, переспросил я.
– Григорий Васильев, приятель твой, человека убил! Даже двух…
– Кого?
– Светлану Олеговну вместе с маленькой дочерью.
– Жену-у-у… – многозначительно ответил я, и снова уставился в потолок.
Паук, за которым я так долго и внимательно наблюдал, всё-таки куда-то исчез.
– Жена, по-твоему, не человек? – поинтересовался Филимонов.
– Жена-а-а… – словно откуда-то издалека, повторил я.
Поковырявшись в носу указательным пальцем правой руки, я поспешно сунул его в рот и бесцеремонно обсосал.
– Тьфу ты… Дерьмо собачье! – гневно выругался Валерий Яковлевич.
Не скрывая по отношению ко мне откровенную неприязнь, он всё же решил продолжить заведомо никчёмный разговор:
– Васильев – старший, готов дойти до главы областной администрации, лишь бы только установить истину. Он до сих пор не верит, что Григорий смог поднять руку на полуторамесячную дочурку.
– Похоронили уже… – не уделяя особого внимания словам Филимонова, произнёс я.
– Да, похоронили! – подтвердил он.
Валерий Яковлевич более внимательно посмотрел на меня.
– Я уже действительно собирался закрыть это дело, – признался он. – Григорий Леонидович самостоятельно провёл судебное заседание, в котором одновременно был как обвиняемым, так же адвокатом, прокурором и судьёй. Несмотря на мораторий на смертную казнь, он вынес себе самый строгий вердикт. Кажется, справедливость восторжествовала! Но его дотошный отец…
Я опять начал ковыряться в носу.
– Преднамеренно или нет, не мне судить, но твой дружок сделал своего старика самым несчастнейшим человеком, – раздражённо пояснил Филимонов. – Леониду Прокопьевичу и так пришлось не сладко! Недавно похоронил супругу, мать Григория Васильева, с которой душа в душу прожил чуть более пятидесяти лет. Теперь и вовсе остался один одинёшенек на всём белом свете…
– Он меня выгнал, – словно обращаясь куда-то в пустоту, сказал я.
– Понимаю… – сухо протянул Филимонов, догадавшись, что я вновь заговорил о Григории. – Наслышан