принца и его свиту, всего шестьсот человек, а на другой же день их всех, кроме шестидесяти, не говоря о принце, пытают и казнят. Альфреда везут в Лондон, лишают его зрения – и он умирает с горя! Если вы, несмотря на такие поступки, сочувствуете Годвину, то, как это ни странно, но все ж возможно… но возможно ли, любезный посол, королю любить человека, который погубил его родного брата?
– Все это норманнские сказки! – проговорил тан с некоторым смущением. – Годвин уже очистился от подозрения в этом гнусном убийстве.
– Я слышал, что очищение это подкреплено подарком Гардиканута, который по смерти Гарольда думал было отомстить за это убийство. Подарок состоял, будто бы, в высеребренном корабле с восьмьюдесятью ратниками, с мечами о золотых рукоятках и в вызолоченных шлемах… но оставим все это.
– И подлинно, оставим, – повторил вздохнув посланный. – Страшные то были времена и мрачны их тайны!
– Но все-таки ответь мне: за что вы любите Годвина? Сколько раз он переходил, от партии к партии и при каждой перемене выгадывал новые почести и поместья. Он человек честолюбивый и жадным, в этом вы сами должны сознаться. В песнях, которые поют у нас на улицах, его уподобляют терновнику и репейнику, на которых овца оставляет шерсть, кроме того, он горд и высокомерен. Скажи же мне, мой откровенный саксонец, за что вы любите Годвина? Я желал бы это знать, потому что, видишь ли, я располагаю жить и умереть в вашей веселой Англии, если на то будет ваше и вашего графа согласие. Так не мешало бы мне знать, что делать для того, чтобы быть похожим на Годвина и, подобно ему, приобрести любовь англичан?
Простодушный тан казалось был в ужасном недоумении, погладив задумчиво бороду, он проговорил:
– Хотя я и из Кента, следовательно из графства Годвина, я вовсе не из числа самых упорных приверженцев его, поэтому-то собственно он и выбрал меня в переговорщики. Те, которые находятся при нем, любят его, вероятно, за щедрость в наградах и покровительство. К старости великого вождя льнет благодарность, как мох к дубу. Но что касается меня и моей братии, мирно живущей в своих селах, избегающей двора и не мешающейся в распри, то мы дорожим Годвином только как вещью, а не как человеком.
– Как я ни стараюсь понять тебя, – сказал молодой норманн, – но ты употребляешь выражения, над которыми задумался бы мудрый царь Соломон. Что разумеешь ты под Годвином, как вещью?
– Да то, выражением чего Годвин служит нам: мы любим справедливость, а каковы бы ни были преступления Годвина. Он был изгнан несправедливо. Мы чтим свои законы. Годвин навлек на себя невзгоду тем, что поддерживал их. Мы любим Англию, а нас разоряют чужеземцы. В лице Годвина обижена вся Англия и… извини, чужеземец, если я не докончу своей речи!
Вебба взглянул на молодого норманна с выражением искреннего сострадания и, положив свою широкую руку на его плечо, шепнул ему на ухо:
– Послушай