В первую очередь – в общении между людьми. Можно прощать многое, можно бесконечно терпеть обиды, оскорбления, предательство, успокаивая себя тем, что у обидчика сложный характер, что он попал в какую-то невероятно тяжелую ситуацию, что у него горе… Так можно дойти и до того, чтобы признать несправедливое справедливым, а незаслуженное – заслуженным. Кто терпит, тот виноват, разве не так?
Вежливость? Умные считают вежливость признаком воспитанности, а неумные принимают ее за слабость. Кто вежлив, тот заведомо виноват, разве не так? И не забьют ли в итоге насмерть того, кто в ответ на пощечину подставляет другую щеку?
Воспитанные люди стараются не говорить в глаза обидную правду. Они стараются сглаживать углы и не обращают внимания на то, на что стоит обратить его в первую очередь. Это называется деликатностью и воспринимается неделикатными людьми как глупость. Или как-то еще хуже. Глупо бояться обидеть правдой, разве не так? Щадя чужие чувства, не стоит рассчитывать на взаимность. Если вам не в чем себя упрекнуть, то это еще не означает, что вы все сделали правильно. Скорее, наоборот.
«Она была удивительно доброй, – вспоминала Фаина Раневская. – Такой она была с людьми скромными, неустроенными. К ней прорывались все, жаждующие ее видеть, слышать. Ее просили читать, она охотно исполняла просьбы. Но если в ней появлялась отчужденность, она замолкала. Лицо сказочно прекрасное делалось внезапно суровым. Я боялась, что среди слушателей окажется невежественный нахал…»[39]
Одинокая сорокалетняя женщина с тяжелым характером… Серая, безрадостная жизнь… Редкие публикации… Стихи пишутся тяжело, совсем не так, как в юности… Хочется надеяться на хорошее, да как-то не получается… Удары судьбы сыплются один за другим… Сколько же мужества надо иметь, чтобы выдержать все, чтобы выстоять и не сломаться! Особенно в такое суровое время.
Актер Алексей Баталов, в молодости хорошо знавший Ахматову, характеризовал ее так: «Может показаться странным, что, вспоминая о поэте, воспевшем тончайшие движения женской души, я то и дело говорю о мужестве, о силе, о ясности взгляда, но – да простят мне настоящие биографы Ахматовой – без этой стороны ее человеческой натуры не могли бы явиться и многие строки ее сочинений, не мог бы возникнуть и тот покоряющий своей сложнейшей гармонией образ «человека на все времена», который и сейчас притягивает множество довольно далеких от поэзии людей. Оборвись жизнь Ахматовой раньше, чему было предостаточно возможностей, не проживи она, вопреки туберкулезу, голоду, тифу, инфарктам, назло всем превратностям судьбы такую полную, а главное, ничем не прикрытую, ни от чего не защищенную человеческую жизнь, люди никогда бы не узнали, что скрывается за ее поэтической маской, чем обеспечиваются строки ее прекрасных стихов… в ответ на замечание редактора, что, судя по новому сборнику стихов, Ахматова совсем не изменилась, Анна Андреевна сказала:
– Если бы я не изменилась с 1909 года, вы не только не заключили бы со мной договор,