ем и собакой и увлекаемый новизною местности и любимой страстью к охоте, я лесами и болотами пробирался по границам соседних губерний: Вологодской и Олонецкой.
Много погубил я птичьих душ в этой экспедиции и, вволю натешив собственную душу ощущениями охоты, на десятый только день повернул домой тоже глухими проселками, продолжая по дороге захватывать с собакой притаманные местечки лесной дичи.
Дни держались жаркие, сухие, зори теплые, росистые, а вечерами почти постоянно поигрывала зарница.
В один особенно жаркий день бродившие с полудня в форме комковой ваты белые облачка под вечер сплотились темными слоями, задвинули полнеба, и из-за них густая сине-лиловая туча полезла кверху черною стеной. Начала поблескивать молния, и вдали, точно под землею, отдавались зловещие перекаты глухого гула… Узкая дорога болотистой почвой пролегала по огромному лесу сплошных елей и сосен словно по густой аллее старинного господского сада, и хотя до ближайших станций или селения мне осталось верст 15, но, зная по опыту, что таскающие «по делам службы» нашего брата мелкого чиновника вечно тощие обывательские животы ни перед какою катастрофой в мире не прибавят резвости, я равнодушно относился к своему положению в ожидании дождевой ванны на открытой телеге.
Стемнело ранее обыкновенного и как-то очень быстро. Стемнело и притихло ненадолго… Вскоре налетел легкий ветерок и колыхнул сначала только верхи самых высоких дерев, потом другой, словно ему в подмогу, прошумел пониже, усилился, порывисто и гулко пронесся в вышине и забушевал по всему лесу. По листве и сухой дороге, как просыпавшиеся орехи, защелкали крупные капли дождевой воды, и под ними, словно дымом, закурилась лежавшая на всем толстым слоем пыль. Блеск молнии становился сильнее и чаще, трескучие удары грома делались ощутительнее и вследствие лесистой местности почти не умолкали в своих перекатах… Страшная северная гроза разразилась с таким обильным ливнем, каких я не запомню во всю мою жизнь на. нашем юге… Это просто перепрокинулась какая-то кадушка величиною во весь видимый горизонт и сплошною массой воды непрерывно поливала сверху так, что становилось чувствительно тяжело от одного ее давления. А электричество, так кажется, со всего света собралось собственно на этот пункт для своего разряжения: постоянно освещаемый лес стонал и точно как бы вздрагивал под этим шумом, какая-то трескотня ревела в нем неумолкаемою канонадой, и только особенно сильные удары по временам резко отдавались среди общего гула, как заряды бомбандических орудий среди непрерывной штуцерной стрельбы… Иногда вслед за этими отдельными ударами ярко вспыхивало пламя загоравшихся деревьев, но следом же и погасало заливаемое сверху обильным дождем. Кругом явственно слышался удушливый запах горючей серы…
Продолжать какое бы то ни было движение под этой стихийной сумятицей, конечно, и думать было нечего. Да к тому же догадливый возница еще с первых приемов этого шквала предложил мне выпрячь лошадей и опрокинуть телегу для возможной защиты от дождя – все, дескать, «покрышка будет, а через нее и на нас не каждая капля канет»…
Вследствие этого мудрого предложения в скором времени наша телега, перевернутая кверху колесами и подпертая с одного бока колом, представляла вид настороженной западни для ловли жаворонков, но вместе с тем и образовала действительно некоторое убежище от воды, так что, завернувшись в кожаную чуйку, я довольно комфортабельно умостился со своею собакой под ее навесом, заботливо спасая от воды только сумку с порохом да ящик с ружьем.
Ямщик попался мне болтливый, добродушный малый средних лет. Сначала все повествовал он об охотничьих подвигах соседских зырян, как они чуть ли не голыми руками за куцые хвосты медведей ловят, потом совсем неожиданно завел было речь о нечистой силе, да скоро смекнувши, что это не подходит к настоящим обстоятельствам, оробел сам от своих рассказов, как-то сразу оборвался и затих, тяжело вздыхая и бормоча вслух какую-то молитву. А дождь, не переставая, накрывал нас водяною массой… Сильнее прежнего треща и раскатываясь, стучал сердитый гром, электрический огонь светил не прерываясь, и какой-то особенный шум стоял над лесом, так что по временам в самом деле представлялось, будто вся местность сама ходила кругом.
Отбивая зубами сыпучую дробь, моя собака тряслась от страха и постоянно жалась под меня, да и вместе нам приходилось жутко, смутно.
Вода сделала свое дело. Побывши часа два под этой блокадой, на нас не осталось буквально сухой нитки, и тонкие стройки холодной влаги, просачиваясь местами через одежду, неприятно лазали, в особенности за спиной, от чего неудержимая дрожь пробирала все тело.
Наконец туча заметно сдвинулась, гроза стала затихать, и необыкновенный ливень, принявши форму обыкновенного дождя, потянулся ровными толстыми струями. Кругом было темно, как на самом дне глубокой закрытой ямы. Так темно, что привязанные к телеге лошади совершенно сливались с окружающим мраком, и только шелест изредка побрякивавшей на них сбруи да тоскливые вздохи самих животных иногда напоминали об ихнем соседстве. С полчаса еще прождали мы отхода тучи, и не из того, чтобы спешить доехать, а только ради какого-нибудь