и жидкость через обнаженные поверхности бесконтрольно испаряется из организма в объемах, которые нам даже трудно себе представить. Потеря влаги, незаметная для глаза, происходит стремительно. Не защищенное кожей тело высыхает так же быстро, как оставленная на солнце губка. К тому же ожог запускает мощную воспалительную реакцию организма, затрагивающую кровеносные сосуды. Их стенки становятся пористыми и проницаемыми и пропускают жидкость в окружающие ткани.
Эта реакция организма настолько опасна, что еще в начале XX века пострадавших с глубокими ожогами 10–20 % поверхности тела спасти обычно не удавалось.
К счастью, сейчас многое изменилось, хотя до сих пор площадь поражения для медицинского прогноза остается ключевой. Раньше при лечении ожогов мы подсчитывали шансы больного с помощью такого вот незатейливого приема: процент поражения поверхности тела плюс возраст пострадавшего в сумме дают вероятность смертельного исхода. По этой формуле, например, у человека 60 лет с глубоким ожогом 40 % поверхности тела не было шансов выжить (летальность 100 %). На сегодня эта формула устарела. Куда более пожилые люди с куда более серьезными ожогами ухитряются выжить во многом благодаря искусству специалистов из ожоговых центров и многочисленным страшным урокам XX столетия.
Интенсивная инфузионная терапия, ранняя обработка ран и своевременный перевод в специализированные ожоговые отделения позволили изменить ситуацию к лучшему. Но моим коллегам-медикам в далеком 1940 году об этом было мало что известно.
Тогда над летчиками ВВС Великобритании угроза сгореть нависала всякий раз, как они занимали место в кабине своего самолета. Именно их опыт сформировал – и продолжает формировать – предмет, задачи и цели ожоговой медицины.
31 августа 1940 года. Битва за Британию перешла в решающую стадию. Люфтваффе наносило удар за ударом по аэродромам Королевских ВВС, английская авиация теряла боевые машины быстрее, чем их успевали заменять, пилоты были измотаны до предела. Британские эскадрильи истребителей то и дело вылетали на юг на перехват германских бомбардировщиков, которые совершали налеты под прикрытием своих «мессершмитов». В разгар сражений воздух светился от летящих снарядов. Вместо убитого накануне Говарда Морли Старра командование 253-й эскадрильей взял на себя тридцатидвухлетний Том Глив. Смертельная опасность подстерегала летчика на каждом шагу, и все же Глив не мог не любоваться прекрасной картиной, открывающейся сверху. В тот день, вылетев с военного аэродрома Кенли в южных предместьях Лондона, он быстро набрал высоту и взмыл в чистое синее небо навстречу ослепительным солнечным лучам. К северу змеей извивалась Темза, пробираясь сквозь лондонскую застройку. На юге сверкало на солнце белоснежное побережье Кента. Прямо под ним раскинулось лоскутное одеяло «ближних графств», окружающих Лондон. Глив несся над ними со скоростью в много сотен километров в час.
Накануне во время патрулирования