твоё здоровье, и ремиссия не бывает такой мгновенной. Нужно проверить стойкость этих изменений, ещё некоторое время. Придётся задержаться.
– Я думаю, это ни к чему, – ответил я резко, – зачем держать меня? Вы же сами видите, что я здоров. Не знаю, что увидела старшая медсестра, но думаю, что она ошибается. Я сижу без подёргиваний, этого больше нет. Чем и от чего лечить меня? Я здоров.
Ошибочно было считать, что такого рода слова могли убедить врача в том, что меня более не требуется держать здесь. Будто я поставил себя выше человека, с десяток лет который отдал обучению, проводил бессонные ночи за тяжёлыми для ума книжками ради того, чтобы работать с умалишёнными, душевнобольными, со страдающими от неврозов людей, если, конечно, рабочие таких мест за таковых нас считают. Помнится, когда меня только привезли туда, когда я шёл по зелёным тропинкам в приёмное отделение, неестественно залаяла, как я тогда подумал, собака, но, повернув голову в сторону звука, я увидел решётку, а за ней окно с открытой форточкой, из которой выглядывала неправильной формы голова и издавала звуки: «Гав! Гав! Гав!», – можно ли такое назвать человеком? Имеется ли смысл лечить такое? Сейчас я, пишущий эти строки, – равнодушен к такому, но тогда меня сильно зацепила сама идея целесообразности того, чтобы давать хоть и подобие, но жизни за решёткой. Может, думал я тогда, актом милосердия было бы не содержание в государственного уровня лечебнице, а удушить, кинуть, не дать шанса вздохнуть после рождения… но кто знал, кто знал?! Что такое может родиться в плоти человеческой и им называться. Кто же знал наперёд?
– Тут уже не тебе решать, – отвечает миссис Беккер, – от чего лечить – найдём, сюда просто так не попадают. Что-то тут да точно есть… Так, трамбализин хорошо на тебя повлиял… ага, его и назначаем на постоянной основе утром и перед сном.
– Да вы знаете, как мне плохо было от него?! – взвыл я, будто мне снова вставляют иглу с этой обжигающей все кости и будоражащую кровь жидкостью, боль от которой проносится по телу и как молотом ударяет в голову, а на руки и ноги кто-то будто повязал тяжёлые камни, отчего конечности становились неподъёмны. – Со мной творится какая-то чертовщина, понимаете? Я то здесь, то там, то время идёт взад-вперёд, а я сделать ничего не могу… просто отпустите меня домой! Мне нужен отдых, покой! Мне нужно разобраться с тем, что происходит, и ваши лекарства мне не помогут!
Моё лицо, кажется, исказилось в гневливую гримасу загнанного в угол животного. Я встал, сжал кулаки, был готов броситься и забить насмерть врача, уверовав, может, что в убийстве остановится колесо вращения времени, и, убив, я освобожусь из темницы, а затем буду признан просто-напросто невменяемым. А может, это всё игра больного разума и иллюзии, возникшие как результат от трамбализина.
От самой этой идеи, что всё прошлое, ещё не наступившее – бред шизофреника, я разразился громким смехом и медленно попятился обратно к стулу, обхватил лицо руками и, спрятав за ладонями глаза, мой смех стал истерическим, и слеза капля за каплей