в окно и высветил диагональ знакомых и незнакомых лиц вместе с бутылками вина, водки, блюдами традиционных закусок – колбасы, сыра, селедки, огурцов, винегрета. Вспомнилась картинка из старого учебника по коллоидной химии: проникающий через щель луч конусом высвечивает мельчайшие частички, попадающие под него, – эффект Тиндаля. Я села на чье-то временно покинутое место и влилась в застолье, общий градус которого был уже высоким. Против меня сидел Леша, брат Раисы Давыдовны со своими друзьями. В руках у них были гитары. Леша умело дирижировал «сводным» хором – он то играл на гитаре, то энергично отбивал на ней ритм, раскачиваясь в такт песне. Когда перепели все застольные песни принялись за советские. Пели громко, самозабвенно, вкладывая в слова весь пафос прощания:
«…пу-усть он зе-е-млю бе-ре-жет род-ну-у-ю,
а лю-бо-овь Ка-тю-ша сбе-ре-же-ет!»
Люди приходили, подсаживались к столу, поднимали рюмки за прошлое и будущее и мгновенно вступали в хор:
«…вижу о-очи твои ка-а-ри-е,
слы-ы-шу тво-ой ве-се-лый сме-ех,
хо-ро-ша-а стра-на Бол-га-а-рия,
а-а Рос-си-я лучше все-е-х!»
Мне пора было домой к сыну. «Луч Тиндаля», казалось, проник за мной в переднюю, догнал у подъезда и высвечивал меня, пока я проделывала в последний раз путь по Брюсу, мимо Консерватории, театра Маяковского до своего дома на Кисловском. В ушах отчаянно гремело: «Хо-ро-ша-а стра-на Болга-а-рия, а Россия лучше всех!».
Тамара АЛЕКСАНДРОВА
Мы едем, едем, едем…
В пространстве и времени
Уголок старой Москвы, тенистый, с деревьями-старожилами. Это и в самом деле уголок – угол, образованный двумя лучами: Новинским бульваром и впадающей в него улицей Поварской. Здесь многое связано с историей нашей литературы. И разные события, сюжеты переплелись самым невероятным – романным, можно сказать, – образом. Правда, стань они основой романа, читатель мог бы не поверить в их реальность.
«Почти каждый раз, когда меня упрекали в невероятности описанных событий, – события эти бывали взяты целиком из жизни» – это слова удивительной писательницы Тэффи. Давний интерес к ней и привел меня сюда. Надежда Александровна, Наденька Лохвицкая, жила на Новинском бульваре, в семидесятые-восьмидесятые годы позапрошлого века.
«И я хорошо знаю, какая я была. Когда мы спускались по парадной лестнице, на площадке в большом зеркале отражалась девочка в каракулевой шубке, белых гамашах и белом башлыке с золотым галуном. А когда девочка высоко подымала ногу, то видны были красные фланелевые штаны. Тогда все дети носили такие красные штаны. А за ее плечом отражалась такая же фигурка, только поменьше и пошире. Младшая сестра.
Помню, мы играли на бульваре, все такие маленькие девочки. Остановились как-то господин с дамой, смотрели на нас, улыбались.
– Мне нравится эта в чепчике, – сказала дама,