видно. Немцы даже в его сторону не стреляли, боялись /изуродовать пулями его/ пулями порвать ему мундир. Они однажды под прикрытием ночи пытались приблизиться к трупу. Но братья славяне их вовремя заметили. Поднялась беспорядочная стрельба. У немцев не хватило духу шагнуть ещё ближе вперёд.
Я посмотрел на убитого немца и глубоко вздохнул. Русые волосы немца шевелились на ветру. Я вспомнил /подлую возню политрука/ слова Савенкова: «Не забывай, что судимый!» Они резанули меня снова по душе. Скорей бы вечер! Теперь мне всё равно! Уйти поскорей отсюда, чем сидеть с /этой грязной скотиной/ у печки, видеть его, испытывать на тропе свою судьбу, ходить под пулями, лучше отправиться в этот каменный подвал. Лучше я буду сидеть в преисподней вместе с солдатами.
В начале ночи, когда совсем стемнело, пришёл старшина. Мы вышли на тропу и вскоре добрались до подвала. Я устроился /на тонкой подстилке из тросты льна/ на каменном полу в подвале и сразу почувствовал ледяное дыхание его. Подвал не отапливался, в нём горела только ночная коптилка /из сплюснутой гильзы снаряда/. Полукруглые своды отбрасывали серую тень.
Старшина раздал мучную похлебку, мороженый хлеб, пожелал мне всего хорошего, повернулся и ушёл обратно. Я недолго лежал и думал о жизни. Поворочался, поскреб за пазухой [и ещё] кое-где, погонял надоедливых вшей /и вскоре заснул/.
С моим приходом в подвал солдаты несколько оживились. Но видя, что я устроился на полу и не собираюсь уходить, ещё больше поникли и приуныли. Они поняли. Если сюда, в подвал, сунули ротного, то их, солдат, из подвала вообще не выпустят. Я подложил под голову чей-то старый дырявый котелок и вскоре заснул. Солдаты потёрлись, повертелись на месте и быстро успокоились. Всё было по-прежнему вяло, уныло, полусонно, неподвижно, холодно и голодно. Люди давно уже промёрзли в этом каменном гробу. Солдаты не роптали. Они видели, что их ротный командир так же, как и они, валяется на холодном полу.
Я обращался несколько раз в батальон /и непосредственно в полк/ с просьбой выдать на роту ещё одну железную печку. Мне не обещали. /Но её так и не было по сей день, [её так] и не прислали до самой весны. В полку/ И даже сказали:
– Всё равно не натаскаете дров! А лучиной подвал не нагреешь.
Солдатам это было непонятно. Лёжа на полу, они корчились от холода. В подвале стояли часовые. Тот, кто сменялся с дежурства, /немедленно/ устраивался спать. Сон на некоторое время избавлял людей от мыслей, от холода, от голода и мук. Камень не только излучал страшный холод, он пронизывал человека до самых костей. От него ломило суставы, болели впадины глаз. Холод [своим] остриём подбирался к позвоночнику. В позвонках застывала живая костная жидкость.
Если солдата пытались будить, то побудка начиналась с расталкивания и пихания. Солдата долго трясли, приподнимали от пола, только после этого он открывал глаза и удивленно смотрел на стоявших над ним солдат. Из памяти у солдата от холода всё вылетало.
Когда лежишь на боку /на ледяном/ каменном полу, то застывает половина