глаза. Он дрожал и хотел взять себя в руки. Он понял, наконец, что его могут присудить к расстрелу. Расстреляют, как врага народа, по законам военного времени.
– Вы что, земляки? – спросил я.
Он что-то хотел сказать, но начал сбиваться и несвязанно что-то промычал. Потом он передохнул и ответил:
– Мы с одного району. Он первый сказал: «Стреляй мне в ногу».
– А ты ему взял и засандалил в живот?
– Я очень боялся, он сказал: «Стреляй!» Я выстрелил. Он сразу присел. Я очень испугался, когда попал ему в живот.
– Вы, наверное, с ним заранее договорились? Ты его в ногу, а он тебя в руку. А почему ты стрелял первый? Он что, тебе угрожал?
– Он сказал: «Как ты будешь одной рукой стрелять?» – вот я и выстрелил. Я боялся, что он убьет меня.
– Ну вот что, Моняшкин. Придется тебе отправиться в полк для беседы к следователю. Старшина, присмотри за ним, я в батальон позвоню. Такого не скроешь!
– Стрелявший утверждает, – сказал я по телефону, – что тот ему угрожал. Он боялся, что тот его убьет. Куда его девать и что с ним делать? Мне приказали немедленно прибыть самому в батальон и лично доставить солдата. – Они опасались, что солдат по дороге сбежит.
– Давай собирайся! Пойдешь со мной в батальон. – Заварушка началась. – Старшина! Дай мне и ему по чистому маскхалату! Лишнего там не болтай. Рассказывай все как было! А то начнешь путать – подведешь сам себя под расстрел.
Мы по очереди вылезли наверх через окно в боковой стене. Сначала поднялся я, потом он. На тропе мы поменялись местами. Он пошел впереди, а я сзади. Открытый опасный участок тропы мы прошли с ним безопасно и тихо. Немцы по тропе не стреляли. Командир полка Карамушко в самостреле усмотрел мою халатность и нерадивость. Моя карьера как командира роты тут же лопнула. Я повис в воздухе на неопределённое время. Из полка меня отправили в батальон. Из батальона – опять в штаб полка для дачи объяснений. В полку меня допросили и отправили обратно в батальон. В общем, ходил я туда-сюда, а они делали вид, что это так и надо. Когда я явился в Журы, политрук Савенков был уже в деревне. Он ходил надутый и очень важничал. Он сделал вид, что в самостреле виноват только я. Я не занимался людьми и моральной стороной их воспитания.
Воспитанием в роте занимается политрук. Вот и пускай он это дело расхлебывает. Мое дело с солдатами воевать! Мне даже сказали, когда я вернулся снова в батальон:
– По донесениям Савенкова, тебя можно считать морально неустойчивым. В одном из донесений он даже сообщает, что ты собираешься перейти на сторону немцев. И поэтому он за тебя не ручается.
– В чем же это выражается? Где факты? Где доказательства?
– А доказательства не нужны. Тебя просто подозревают.
– Значит, конкретных фактов нет, а есть домыслы Савенкова и его предположения! А я вот к немцам не ушел и идти к ним не собираюсь!
– Политрук Савенков докладывает, что ты умело маскируешься.
Ну и идиоты! Они, конечно, знали, что в каменном подвале мерзли люди.