домой! [Я устал.] Ферштеен зи? – устало доказывал немец.
– Ферштеен! Ферштеен! – отвечал я. – Это нам, муде ферштейн![2]
– Чаво он говорит, товарищ лейтенант, – спрашивают меня солдаты.
– Он просит, чтобы мы его отпустили. Ему нужно ехать домой! – У него отпуск. Он должен ехать в Германию.
Солдаты, услышав причину рёва, схватились за животы и закатились дружным радостным смехом. Смеялись они по-настоящему до слёз. У немца слезы от расстройства, а солдат пробило от смеха слезой.
Такое дело! Многие ржали до коликов в животе.
Немец, видно, усёк, что я перевёл его просьбу солдатам. Он посмотрел на них и снова заревел. У солдат по щекам катились слезы. Плакали все. И ржали, как лошади.
– Ну и потеха! Вот уморил! Ведь всех, стерва, довёл до слёз!
Немец обвёл всех внимательным взглядом, заморгал глазами и опять заревел.
– Товарищ лейтенант! Уберите его отселя! Он всех тут нас замертво на полу уложит!
– Ты смотри, в штаны не напусти! – вставил другой.
– Ведь надо же, случилось!
– Ух, мать твою! Больше не могу!
– Вы его спросите… – и солдат валился на пол навзничь и катался по полу дергаясь.
– А куда он должен ехать?
И опять под грохот солдатских глоток, под рёв немца, все, кто сидел на лавке, покатились на пол.
– Ну и денёк! Хуже не придумаешь! После такого и умереть не страшно!
– Вот спасибо! Вот потешил душу! Дай я его поцелую!
Страсти понемногу улеглись. Я прикрикнул на немца, чтобы он наконец перестал реветь, и спросил его:
– Скажите пожалуйста! Когда вы в отпуск должны отправиться?
– Чего вы говорите, товарищ лейтенант?
– Я спросил его, когда он хочет уехать в отпуск домой.
– А он чего?
– Он говорит, что поедет сегодня. Вы, говорит должны меня отпустить немедленно.
Солдаты, услышав перевод, гаркнули дружно.
– Я не то спросил, – сказал я. – Я хотел спросить, куда он должен ехать.
Немец после моей последней фразы заметно повеселел. А солдаты, то один, то другой неожиданно фыркнули. Кого-то прорвало. И они зашлись снова смехом.
После уточнения ряда вопросов наконец было выяснено. Немец сдал своё оружие, простился с друзьями, выпил с ними по шнапсу.
– Наверно, навострился к своей длинной и тощей «фрау»! – сказал кто-то из солдат.
– Фрау! Фрау! – закивал радостно немец.
– Теперь у тебя, «Фриц», другой отпуск! До самого конца войны!
– Вот счастливый человек, – добавил кто-то. – Вернётся домой после войны! А мы?
Немец охотно рассказал, что их 262[3] пехотная дивизия отступала сюда из-под Калинина. Здесь на рубеже Старицы их сапёрный батальон должен был отрыть окопы в полный профиль. В батальоне находился представитель из дивизии, он должен был принять у них готовую работу. Если гер официр тоже в плену у русских, то он может подтвердить, что мне положен отпуск.
Из