нас с двух сторон. Только окинув краем глаза их вереницу, горло содрогается от нарастающего кома, и зубы уже скоро начнут трещать. Их голоса – заунывные молитвы Даману, обращение к Шивин за благословеньем новой главы племени, и слова, сетующие Зеневье о своей судьбе.
Да уж, как вам не повезло… бедные, несчастные. Я подавляю в себе фырканье, чтобы не сорваться, не начать все крушить, как бывает, когда я вырываюсь к Софите во двор. Она словно специально оставила там старые доски, камни, ненужные вещи и перьевые подушки, которые я в гневе разбрасываю по всей территории, крича от агонии. Только там мне удается выпустить пар, а потом успокоиться уборкой там же, да и дома у старушки, пока готовлю новую порцию хорошего зелья от шав`ани. В последний раз, когда я совсем озверела, пошел такой ливень, что пришлось остаться у нее. Мы говорили об отце.
– Я не могу поверить, что и его потеряла, – повторяла я почти каждую минуту, – что мне делать, Софита? Что… я варю тебе микстуру, остаюсь на ночь, и все равно никогда больше не вернусь в спокойный мир, где у меня была опора. Я не хочу опять становится ею… теперь уже без поддержки извне. Мне надо держаться каждую минуту каждого часа, день за днем, и так целую вечность…
Опустив плечи, снова начала лить слезы, и такие горькие, что отдавались на языке неприятным вкусом, когда скатывались к губам.
– Не понимаю и не знаю, что делать… мне страшно прикасаться к картам и снова увидеть, что я потеряю кого-то еще. А вдруг следующей уйдет Инара? Натан? Мадлен?
Она еще пару минут назад поднялась, чтобы наконец положить свои сухие, теплые руки, мне на спину. Ее хриплый голос до сих пор отдается в голове:
– Несмотря на все невзгоды, ты вытерпишь… ты сможешь выстоять. Это тяжело, трудно, опасно, да и просто невозможно для кого-то, но ты… ты, как солдат своей семьи, станешь для них домом, когда они так сильно будут в тебе нуждаться. И ты никого не потеряешь. Только найдешь кого-то, кто станет ближе… и со временем боль пройдет, как уходит ночь, и начинается рассвет.
Обойдя меня сбоку, прикоснулась к щеке по-матерински.
– Я осталась у тебя. Старая, дряхлая, – начала кашлять, – кх… но все равно с тобой. Приходи, когда захочешь; когда будет страшно взяться за карты, когда будет не на кого опереться, когда вот-вот и сорвешься, чтобы совершить глупость. Сорвись, но не к отчаянию, а ко мне. И я все выслушаю, потому что я – это я, а ты – это ты, моя малышка Нили. И Инара ко мне приходит, и Натан. Для них я тоже бабушка Софита.
Я повернулась к ней, с мокрым лицом посмотрела в это сжатое лицо, маленькие, но очень яркие глаза, и смогла понять то, что она пыталась донести.
– Ты будешь вечно жить, Софита?
– До того момента, пока вы все не будете счастливы.
– Надеюсь, это наступит не скоро, – смеюсь с грустью, а она промолчала, сместив руку на предплечье.
…
– Нили? – дергает меня за руку Натан. – Нили!
– Да?
– Это