ходила ночами по городу и искала его, он делал то же.
Они несколько раз даже сталкивались. Один раз в супермаркете она случайно ударила его сумкой в пах, и он согнулся, скорченный. «Сука слепошарая!», – преодолевая боль, пробормотал он. «Мои яйца!», – выкрикнула тогда она, раскрывая сумку, чтобы удостовериться, что ее-то в целости.
Другой раз он встал ей на ногу в автобусе, и своими берцами фактически разом уничтожил ее писк моды. Туфли. Те, на которые она долго копила, чтобы надеть их для него, когда они встретятся. Если они встретятся.
«Кабан недоразвитый!», – выкрикнула она болезненно. И поскольку в руках не было сумки, ударила его коленом неотдавленной ноги в пах. «Падла крашеная!», – прорычал он, едва не выпадая из автобуса на остановке.
«Родятся же уроды!!!», – думали они синхронно. Он, делая глубокие вдохи-выдохи на остановке, она – уезжая в переполненном автобусе.
Но приходил час, и вместе с ним – грусть и минор, ночь и одиночество. И он отправлялся в шумный город искать ее. А она его.
Он смотрел на вечное небо. Она смотрела туда же. И иногда они сталкивались…
32 кг
Гирю, вот, написал. Не какие-нибудь там лютики-букетики, мажики-пейзажики. Настоящую мужскую 32-килограммовую гирю.
Маслом. В натуральную величину. Даже холст сам грунтовал. И написал. Друзей-художников пригласил: не сразу же в музей нести свое творение… Или стоило сразу?! Приходили, морщились, смотрели ввысь, смотрели в окно, но вино пили исправно. Вино хвалили…
И несли всякую ахинею. Фактически, одни советы и междометия, из которых безусловным лидером было: «Нууууу…» Последнего, уже не-друга, занесло в супрематизм и черный квадрат Малевича, а после второго фужера – в черные дыры мироздания, куда я его и отправил угрозой использовать гирю, как прикладной инструмент. К его высокому, но уже пропитому лбу.
И чем им гиря плоха? Шагал, вон, нашагал в мастерской летающих по небу Витебска евреев. И что? И ничего! Висят себе те евреи и там, и тут по всему миру, летают дальше. Тот же Малевич семь красногвардейских конниц замазал черной краской, а експерты вокруг замазанных красногвардейцев философствуют на темы супрематизма-идеализма. Ну пусть не семь конниц, пусть три, но сути это не меняет. Замазал! Возможно, перед этим накатил.
А в кватроченто не хотите ли заглянуть? Дама с горностаем, мадонна с лаской, мадонна с младенцем, ах-ах-ах!!! Для чего им все эти атрибуты знаете? Думаете, они прямо такие из себя зеленые, природолюбцы, активисты гринписа Средневековья? Да ни в жизнь! Вшами они были покрыты, эти милые дамы-мадамы. Волосяными, нательными, постельными и прочих разновидностей. Присмотритесь к картинам, к проборам на головах этих «красавиц», раздвиньте складки их одеяний, и вам предстанут полчища вшей, ведущих свои средневековые междоусобные войны! Потому-то и ласки – куницы на их руках такие упитанные и лоснящиеся. Для этих зверушек вши то же, что бизоны для североамериканских индейцев. Скорее всего, младенцы с рук мадонн вшей не ели, но это уже