чтобы нагой дед смог предстать перед ними, удовлетворив их раздражающее любопытство.
Закономерно, на весь этот абсурдный кипиш собрались пациенты из других палат. Да и мои без устали пердящие соседи резко оживились. В итоге все в нашем отделении стали свидетелями выходок старого эксгибициониста. Тогда новенькие заливались смехом, а вот бывалые, как я, отреагировали с невозмутимым лицом.
На такой гам прибежали медсёстры с санитарами. Они быстро всех разогнали, а мистера Гампела схватили и утащили в неизвестном направлении. Вернётся ли он когда-нибудь в нашу гороховую берлогу? Ответа я, увы, не знаю. Возможно, его отправили в другое отделение, а возможно… освежевали и пустили на мясо, чтобы завтра приготовить нам на обед похлёбку с «говядиной».
Если кто-нибудь захочет узнать, жаль ли мне было этого старика, то я без толики сомнения отвечу: нет, не жаль. Потому что для таких, как мы, жителей китового брюха, жалость – последнее, что бы мы хотели получить от людей.
3
Помню, у нас в отделении стояло фортепиано. Да, старое такое, облезлое. У него ещё одна ножка скотчем была заклеена. Позже этот, по словам заведующего, «хлам» выбросили, и многим «старичкам» вроде меня стало чутка грустно, ведь благодаря этому «хламу» в нашем тоскливом белом коридоре иногда играла музыка. Но прошло время, и по рекомендации руководства наш заведующий решил поставить свеженький музыкальный инструмент. Новое лакированное пианино словно сияло на фоне унылых обшарпанных стен. Большинство пациентов подходили к нему, чтобы просто постучать по двум или трём клавишам, но той самой музыки, к которой привыкли такие же тяжело перевариваемые «продукты», как я, пока не звучало.
Прошёл один день, и к нам заявился новенький рачок. Он всё ходил вокруг инструмента, перебирал клавиши, будто собирался сыграть какую-нибудь высокопарную сонату, но, видать, испытывал сильное смущение перед новым коллективом. Тогда я решил подойти к нему и познакомиться, ведь многие рачки нуждаются в беседе с бывалыми, чтобы, как говорится, раскрепоститься и почувствовать себя комфортнее в этих давящих на душу стенах.
– Как дела, новенький? – Я, надев маску местного мудреца, аккуратно приблизился к пареньку. – Хочешь сыграть?
– А?! – резко обернулся молодой пациент, словно вынырнув из глубокого транса.
– Я спросил, хочешь ли ты сыграть на этом пианино? – чуть громче повторил я свой вопрос (а то вдруг у него со слухом проблема).
– Я бы сыграл, но стесняюсь, – поник головой юноша.
– Да не бойся, сыграй. – Я легонько похлопал по его кривой и сутулой спине, пытаясь подбодрить.
– Если что, меня зовут Алан, – кивнул парень.
Алан неуверенно присел на стул и начал играть медленную и меланхоличную мелодию. Я слегка улыбнулся и с чувством выполненного долга направился в палату. Музыка, может быть, и грустная играла, но довольно приятная на слух. Я сразу понял, что Алан окончил музыкальную школу и