мультипликационными птицами, —
Прошумев за окном, разбудили меня.
Дотянуть до весны или, лучше, до Троицы,
Слиться с ливнем, полощущим по площадям,
И понять, что еще не пора успокоиться
И не самое время платить по счетам.
Всполошатся чуть свет кредиторы, но пусть они
Тщетно шлют мне вдогонку словесный портрет.
От Страстного бульвара до Оптиной Пустыни
Тополиный июль застилает мой след.
НАРКОЗ
Из коридора доносился гомон,
Врач за спиной завязывал халат;
А я лежал на операционном
Столе под светом в десять киловатт.
Сестра, как прима из кулис на сцену,
Впорхнула; нет, скорее, подплыла.
Я помню, как легко входила в вену
Оранжевая бабочка-игла.
Но то ли что-то не сложилось, то ли
Меня не брал их фенобарбитал,
Я, потеряв все проявленья воли,
Сознанье до конца не потерял.
Я слышал, как сквозь радиопомеху,
Забавный писк, переходящий в бас;
Но мне, признаться, было не до смеху,
Во всяком случае, не в этот раз.
Сейчас меня разрежут, делом грешным,
А там уж расстараются вовсю.
Я попытался крикнуть безуспешно:
Постойте, подождите, я не сплю!
Но действие задумали с размахом;
Созвали весь, что есть, медперсонал,
И то, что я кричу, борясь со страхом,
Никто не слышал, и не замечал.
Я понимал, дела мои пропащи.
Но, господа, мне нечего терять!
Извольте помнить, кажется, пока что
Здесь не анатомический театр;
И я не исполнитель главной роли,
Чтоб потешался каждый ротозей.
А нож тем временем входил без боли,
И становилось во сто крат страшней.
Я им грозил (мол, вы меня не злите!),
Не выказать стараясь слабины;
Но чувствовал, что сам я здесь – как зритель,
И на себя гляжу со стороны.
Я больше не был неделимым целым;
Как будто через точечный разрез
Душа случайно разлучилась с телом
И где-то обретается окрест.
Мой дух кружил беспомощно снаружи
И сам с собою приходил в разлад.
Я погружался в первобытный ужас,
Как предки миллионы лет назад.
Под свод, облитый кобальтовой желтью,
Заклятья возносились по слогам;
Меня, казалось, приносили в жертву
Загадочным языческим богам.
Но тени отступали друг за другом,
Когда разрушился последний круг,
И таинство, творимое хирургом,
Соединило душу, плоть и дух.
Что ж, коль на то пошло, то взятки гладки;
Не важно – волшебство иль ремесло.
Но врач задумчиво снимал перчатки,
Как будто видел, что произошло.
Наутро он зашел в палату снова,
Велел сестре меня перевязать.
Мы с ним не перемолвились ни словом,
Хотя обоим