жрецам, причем – много мяса. Жрецы на обеде даже к рыбе не притрагивались – все отдавали невольникам. В полдень Элиль наедался вволю, так как попрошайки из порта приходили только к темноте.
После обеда, Элиля отправляли разбирать жертвоприношения, что скопились за день: фрукты в одну корзину, овощи в другую, зерно по кувшинам, масло отдельно и так далее… После вечерней молитвы – ужин из пареных овощей – бурда еще та – и немного фруктов.
Элиля запирали на ночь в комнатке. Он засыпал моментально, устав за день, но иногда просыпался среди ночи, от сердитого завывания морского ветра, приносящего запах свободы. Лежал без сна и долго глядел в потолок. Печаль сдавливала грудь. Как быть дальше? Невозможно всю жизнь прозябать в рабстве – лучше смерть. Попробовать бежать… Никак не хотелось расставаться с надеждой, что дядька выкупит его из плена. Но проходил день за днем, а он так и оставался в неволе. Мальчик с ужасом начинал замечать, что привыкает к своему положению – к положению твари, стоящей ниже, чем бродячие псы. Он – рожденный свободным, воспитанный воином… Порой, в отчаянии хотел наложить на себя руки. Начал подумывать, как бы с кухни стащить нож и вскрыть вены… Но – нет! – сразу же отгонял от себя эти мысли. – Сначала надо попытаться бежать. Убить себя он всегда успеет. Бежать – сейчас главная цель его жизни. Вдруг с тоской вспоминал отца, мать, сестер. Вновь шептал ветру заговор старшей сестры, подняв глаза к темному прямоугольнику окна:
Бог Грозы, мой покровитель!
От стрелы твоей загорается могучее дерево,
Скала рушится от голоса твоего!
Но птицу ты не сможешь ранить,
Она невредимая летает перед грозным ликом твоим.
Я – птица! Ты – мой покровитель!
Когда Элиль перебирал жертвоприношения, за его работой обычно следил однорукий старик, воин – инвалид.
– Только попробуй что-нибудь в рот утянуть… Ох, я тебя огрею! – грозил он палкой. И повторял это раз двадцать за день.
Элилю надоели его угрозы, и он нагло, у стражника на виду отщипнул спелые виноградинки от огромной янтарной кисти и закинул в рот. Мутные глаза старика вспыхнул злобой. Он кинулся к Элилю, замахнувшись палкой, но мальчик даже не пошевелился, спокойно продолжал есть.
– Ах ты.., – старик покрутил палкой над головой, неожиданно взгляд его остыл. – Ладно, ешь. Голодаешь, наверное. Чего там, с этой каши. Правда, нельзя жертвоприношения есть… Это же богу Мелькарту… А, впрочем, все равно жрецы все сожрут.
С этими словами стражник сам потянулся к сосудам с жертвенным вином.
– Хорошее, из южных виноградников, – ласково погладил он пузатый кувшин с тонким длинным горлышком, воровато огляделся и залпом опорожнил, чуть ли, не половину. Закусил куском жертвенного сыра. Мысленно спросил у своей совести: хорошо ли он поступает? Совесть молчала, и он допил остатки