ей никогда ничего не происходило. Только полтора часа заунывных нравоучений настоятеля.
"Господи, пошли мне на ужин курочку", – взмолился мысленно Кевин. – "Запеченную до хрустящей корочки. С пряностями. И обязательно побольше чеснока под шкуркой!"
"Хорошо, сын мой", – раздался в его голове привычный голос Бога. – "Я исполню твою просьбу. Но сначала отнеси калечи Вилосу".
Кевин кивнул, а после с нетерпением стал ждать окончания мессы. Иногда он даже переминался с ноги на ногу, вызывая недовольные взгляды братьев, которых случайно задевал локтями. Так сильно ему хотелось сытного ужина, что у него текли слюнки при одной мысли о курице.
После службы он сразу отправился в хозяйственную пристройку, взял оттуда загнутые и отполированные заготовки и отнес их схимнику Вилосу. Несмотря на строгость принятых обетов, тот часто и много работал в столярной мастерской. Никто конечно не возражал, у Вилоса был талант к деревообработке.
С Вилосом, правда, пришлось задержаться. Кевин отдал ему заготовки, но тот попросил помочь с козлами, на которые он ставил доски перед распилом. Вдвоем они справились довольно быстро, Кевин придерживал деревянные стойки, а Вилос заменил разболтавшуюся ось и добавил дополнительные распорки. Тепло распрощавшись со столяром, Кевин наконец отправился к себе.
Зайдя в свою келью, Кевин увидел пустой стол. Но это было нормально. "Помоги осуществиться божьему велению", гласил один из псалмов Писания. Послушник опустился на колени перед пустой каменной стеной, вытянул вперед руки и склонил голову. В тот же момент в его руках появился медный поднос с запеченной курицей. Курица была свежайшая, от нее поднимался пар, а пряный запах ударил в нос монаха.
Кевин сглотнул слюну, вскочил, поставил поднос на стол и тут же вгрызся молодыми крепкими зубами в мясо. Но потом опомнился, степенно отложил ножку курицы обратно на поднос, вытер руки, сложил их в ритуальном жесте, опустил голову и прочел короткую благодарственную молитву. А потом вернулся к ужину, обжигая пальцы и жмурясь от удовольствия.
Доев все до последней крошки, курица получилась на удивление вкусной, Кевин отнес поднос на кухню, помыл его и положил к остальной посуде. Господь конечно мог забрать его сам, но беспокоить его по пустякам запрещали заповеди. Кевин и так проявил некоторую наглость, попросив о вкусном ужине. Он не знал, стоило ли выполнение поручения с помощью Вилосу эквивалента приготовления курицы, но благоразумно решил, что Бог большой, ему виднее. Поэтому не забивал себе голову такими вопросами.
На следующий день Кевин проснулся в приподнятом настроении. Дни в монастыре не отличаются разнообразием, но приближался праздник летнего триместра, поэтому монахи были заняты подготовкой к торжеству. Для этого нужно было освободить и расчистить двор перед монастырем. Для такой небольшой земляной площадки, на нем за год скопилось слишком много разного хлама.
С одной стороны двора даже стояла разбитая телега с отсутствующим колесом. Монахи изрядно с ней намучались, пытаясь сдвинуть ее своими силами. Пока не пришел старший скитник и с божьей помощью они не убрали телегу за одну из хозяйственных построек, чтобы она не мозолила глаза.
Весь день Кевин работал вместе с остальным монахами. Убирая мусор со двора и подготавливая деревянный настил, с которого настоятель будет вести церемонию.
К вечеру Кевин пошел вместе со всеми в монастырскую столовую, с тоской вспоминая вчерашнюю курицу. Но за день он так вымотался, что был благодарен за возможность упасть на свою каменную кровать даже голодным.
Утром выяснилось, что настоятелю пришлось уехать по каким-то божьим делам, поэтому отмечать летний триместр был оставлен Салаван, его помощник из Духовного собора. Празднество было назначено на вечер, но в этот день традиционно уже запрещалось работать. Поэтому большую часть дня монахи провели в богослужениях. Кевин в своем обыкновении, проявлял нетерпение. Но ожидание вечерней церемонии приятно грело душу, поэтому он нашел в себе некий баланс между сопротивлением и смирением.
Когда солнце окрасило небо в закатные оттенки, дневной ветер окончально стих. Монахи собрались во дворе. Над помостом и на окружающих шестах зажгли масляные лампы. Их мягкий желтоватый цвет придавал благожелательный и умиротворенный вид. Тихие переговоры монахов стихли, все внимание переключилось на помост.
Салаван, одетый в лучшую свою мантию, благородно поднялся на деревянную площадку. Бог должен был диктовать ему речь, посвященную этому году. А настоятель (но в данном случае, заменяющий его помощник) доносить эту благую весть до остальных.
Но вместо этого соборник поднял руку и указал на горизонт. Монахи заозирались, пытаясь понять куда он показывает. За Сирмским лесом, окружавшим монастырь с западной стороны, у горизонта поднимался черный столб дыма. А треть неба в этом направлении была окрашена в багряный кроваво-красный цвет. Пятно прямо на глазах разрасталось, приближаясь к монастырю.
Лампы над помостом тревожно закачались, пламя неожиданно погасло, а потом налетевший порыв ветра сорвал весь помост целиком с земли, снес деревянные пристройки около монастыря