присел и резко дёрнул его за лодыжки. Он упал лицом вперёд, ударившись со всего маху плашмя о подмёрзшую землю – первый снег вчера шёл, но для конца октября всё равно не холодно. Я накрыл его собой, словно защищая – защищая от всего враждебного мира, только он и я, я и он. Просунув предплечье ему под подбородок, закрыл замок и начал душить изо всех сил, постепенно наращивая давление на горло. Он почти не сопротивлялся – немного дёргался, ногами дрожал – и больше ничего. Через минуту, а может и раньше, он перестал подавать признаки жизни. Нет, он не умер – отключился. Следовало поторапливаться. Подтащил его тело к бетонному берегу пруда – бля, насколько же он тяжёлый, аж в пояснице защёлкало, – и пинками скатил в воду. Тихий – бултых – и на полпути останавливаться нельзя. Следовало, конечно, раньше об этом позаботиться, но не было времени. К счастью, я быстро отыскал то, что мне требовалось, чтобы закончить с ним. В кустах лежала длинная палка, дубина, на конце раздвоенная в рогатину. Этой рогаткой я надавил на плавающее у берега тело, опустил его к самому дну. Никакого эффекта, который можно было ждать. Словно и не тело я вжимал в ил, а куль, набитый тряпками. Он даже не дернулся. Так прошло пять минут – я знаю, я медленно считал до трёхсот, – и уже, когда я хотел убрать дубину, из-под воды выбулькало с дюжину крупных пузырей. Выходил последний воздух? Да, так и есть.
Конечно, я изначально ни в какую больницу и не хотел отвозить Фёдора. Если бы отвёз, сел бы надолго. Расплата за глупость, не умение контролировать свои желания. Поэтому я отвёз в ближайший к моему дому парк – между прочим, самый большой городской парк в Европе, – а по пути избавился от его мобильника, выкинув его на помойку. Ну а в парке, ну вы теперь знаете, что случилось в парке…
Теперь мне оставалось избавиться от его автомобиля. Оставлять его рядом с парком, означало навести на след. И в моём районе машину оставлять не следовало. Я проехал по кругу объездной дороги, через три соседних района. По пути заехал во двор старого советского девятиэтажного дома. Я правильно сделал, именно рядом с такими домами, часто доживали свой век припаркованные в доисторические времена развалюхи. С одной из таких я снял номера и повесил их на форд Фёдора – теперь его машину будет трудно отыскать. Машину с чужими номерами я оставил во дворе многоэтажной новостройки, пристроив её с краю стоянки.
Выходило, что я наказал Фёдора за свой страх, за свою обиду. Так что же получалось, что это я обиженка, а не он?
Домой я пришёл в половине десятого…
Сильная и независимая
Как же больно… Мои руки не просто свело, а, кажется, с корнем вывернуло в плечах, локтях, кистях. Противоестественным, садистским манером. Кожа саднила, болела каждая клеточка моего тела. Мои запястья, вздёрнутые вверх и заведённые за голову, крепко стягивали верёвки до сине-багрового состояния гангрены. Я стояла на мысочках, балансируя на грани, напрягая пальцы и икры, чтобы не дай бог не повиснуть и не ввергнуть себя в океан новой острой боли. Дышала я с трудом – не дышала, а задыхалась, – нос был разбит, возможно, сломан, забит свернувшейся кровью.
Я слышала, что он идёт за мной, ко мне приближается