только сказав, мысленно хватаюсь за свою голову, потому что слезы брызжут из ее глаз и сама она на верном пути, чтобы прилипнув ко мне, никогда не отлипать. Сто второе, конечно, и сыграло свою роль, выходит, и не сказать, чтобы это было ложью – в том-то и беда, что все сказанное оказывается чистейшей правдой.
Парумушур – пару тысяч квадратных километров, плоскогорья, выжженные холодом зеленые вершины, маленькие домики, галька, простые мужчины и их племянники, горы, вновь горы, горные водопады, люди, очень маленькие и далекие от того, чтобы думать и размышлять о насущном – лишь о вечном; огромный и пустой остров, который следовало бы назвать островом Одиночества; только оно имеет значение среди этой холодной зелени, только оно, настоящее, а не мнимое одиночество, непреложно, истинно, да, разумеется, настояще…
7
В беседах с Ирой всегда так хорошо задумывается, вот и теперь, обсуждая классиков, я думаю: каждый ли друг репортера – китаец, а не каждый ли китаец друг репортера; с уверенностью можно лишь сказать, что глухая и слепая девочка,
[стыкуем шаттл вместе: слепоглухая или глухослепая, слова-нитки на языке и чаша весов, к какой бы словоформе склонится, какая будет звучать лучше, если мной пожелается это вставить в текст Романа]
,глухослепая девочка – это я, она, ты, Вы, они, мы, граждане, обыватели, мещане, хомо сапиенсы и хомо русикусы (по аналогии с аргентинскими истерикусами), млекопитающие, люди, наконец-таки люди. Ира утверждает, будто бы все вместе мы – эта маленькая дикая девочка, все вместе мы вынуждены брести в молчаливых потемках, ожидая руки или же руки-щупальца сиделки или сиделки – учителя, а я на это возражаю в душе или соглашаюсь, мол, закономерно ли, что имя той славной женщины-Мария; Ира опять о своем, говорит, что каждый из рода вынужден бродить, не зная слов, не слыша слов, есть из чужих тарелок, пока однажды рука нашей М. не схватит нас и не шлепнет, вызвав горькие слезы, а я бы сказал, что вот это все и есть, ничего больше, пшик, хлопок – а люди с хорошим воображением зовут это жизнью, ибо…
[двухлетнюю слепоглухую девочку научили видеть мир, понимать мир; она даже смогла писать книги и быть настоящим человеком в полном смысле; как, как, как; методы сиделки – жизненные методы, как она учила ее?]
Ира поражается и спрашивает: били ли девочку или давали ей сладкое, как объясняли ей, что значит звук или как выглядит женская талия, что такое вообще женская талия, как в слове «талия» сосуществуют соседи – гласные и согласные, как ей говорили, что буква «а» – первая, но в этом слове идет второй по счету, что вообще бывает такая категория как счет, что вообще существует, – а я, думается мне, слепоглух и каждый второй, нет, первый – тоже. Это ведь жизнь, если обобщить: мечемся от края к краю и от крайности к крайности, не понимая, что все это – мир невидимый и беззвучный, как и все для слепоглухих, но появляется лишь она,
– М-А-Р-И-Я-
и мир становится