больше не будет как прежде. Не после того, как однажды я захотела испить ее крови. Это и было странной особенностью моего духа: в отличие от других оборотней, я страдала от жажды, мечтая прильнуть к вене любого вампира и испить его жизнь до конца. После вчерашней встречи я прекрасно понимала, что она тоже помнила случившееся и сделать со страхом, который до сих пор таился внутри нее, ничего не могла, пусть, как мне кажется, и пыталась.
Вслед за Дианой внутрь прошла Виола, а за ней Стас с Максимом, увлеченные спором. Макс держал в руках раскрытую книгу, и Стас указывал пальцем на какую-то строку, хмурясь и пытаясь донести до брата некую мысль, которую я не смогла расслышать, хотя, признаться, старалась. Станислав настолько увлекся разговором, что не видел ничего вокруг, включая меня, и, проходя мимо стола, за которым сидели мы с девочками, аккуратно, будто невзначай, повернулся спиной.
Это хорошо. Так даже легче.
Последним в дверях показался Ник. Тот, кто причинил мне столько боли и разбил сердце. Тот, из-за кого моя жизнь никогда больше не станет прежней. Хорошо, что книги, расписывая, как прекрасна любовь, не врали хотя бы в одном: время лечит раны. События осени вместе с ее вкусами, запахами, радостями и горестями растворились в летних каплях росы, обещая начало новой главы, где история наконец повернет на светлую дорогу. И все же, пусть я чувствовала, как вместе с пышным расцветом природы наполняюсь сама, найти внутри силы до конца простить и полностью отпустить те события у меня не получалось. Оставалось радоваться хотя бы тому, что я больше не испытывала сжигающей изнутри ненависти – осталась только терпимость к Каримову и жалость.
Длинные рукава черной кофты он натянул почти до больших пальцев, а сами руки Никиты лежали перекрещенными на груди, словно на дворе стояло вовсе не начало лета. Золотоволосый мальчик превратился в бледную копию самого себя, утратив большую часть яркости и красоты, которые подарил ему вампиризм. Эксперимент Владимира Смирнова не прошел для Ника бесследно, но, по крайне мере, оставил в живых, чего нельзя было сказать о жене доктора.
В Никите я теперь находила много простого и человеческого: аромат его кожи, то, как Ник держался на фоне других ребят, – и все же его нельзя было спутать с обычным человеком. В нем теперь оставалось мало вампирского, однако он продолжал выбирать их компанию, и я могла понять почему: если бы Стас не остановил меня, когда Каандор взял верх над моим телом, Ник уже давно лежал бы под тремя метрами сырой земли на кладбище, а моя душа оказалась бы навсегда запятнана первым убийством.
И со Стасом я не могла вновь общаться как обычно, даже осознавая, какую ошибку чуть не совершила. Тогда он в своей привычной манере вмешался в самый последний момент, решив за меня, как будет лучше, и этим пересек черту. Быть может, именно поэтому я и не могла отпустить случившееся до конца. Прожить это должным образом, позволив боли перелиться через край. Я должна была найти в себе силы определиться: отпустить Ника