где и обнаружила меня, лежащим в беспамятстве. В сильнейшем волнении, она вызвала скорую, а в ожидании хлопала меня по щекам, пытаясь вернуть в мир живых. Потом бегала по квартире, ища нашатырь, да откуда ему быть-то, а я, сидящий в пятке, как-то видел все происходившее, но ничего не мог поделать. Пока скорая спешила к заболевшему, я успел очнуться. Возможно, помогла кружка холодной воды, вылитая на меня женой, этакое реанимационное ноу-хау. Мы совместными усилиями встали с пола и кое-как добрались до кровати в спальне.
Приехавший молоденький рыжеусый врач наскоро осмотрел меня своими безразличными к чужому горю и страданиям глазами, измерил пульс и, спеша на другие вызовы, всадил какой-то стандартный укол от всех болезней. Затем, покачав своей коротко стриженой головой, настоятельно посоветовал не тянуть и обратиться к терапевту в поликлинику по месту прописки, с тем и отбыл. После укола стало легче, я задышал и погрузился в муторный и беспокойный сон.
Следующие дни окрасились серостью и унынием. Как и всякий интеллектуал, я моментально заполнил свою коробочку мыслями о бренности всего сущего и о полной бессмыслице нашего существования и в результате впал в хандру. Стержень, вставленный от рождения моими родителями, державший мою спину прямо, вдруг надломился. Я, превратившись в холодец, перетекал из угла в угол квартиры, не желая взаимодействовать с миром, как прежде. Все осложнения со здоровьем как-то сами собой улетучились. Естественно, ни в какую поликлинику я не пошел, но благодаря приступу, когда мой дух прятался в пятке, мне открылась очень важная истина и засела занозой где-то в темных глубинах подсознания, толкая меня тратить все свои душевные силы на поиски, с целью вытащить ее на белый свет и проникнуться новой идеей.
Моя бедная Ленуся. Ее поистине героические попытки вернуть внезапно возникшее половодье в русло тихой семейной речушки, наполненной мелкими семейными радостями и стабильностями, окончились полным провалом. Приходили приманенные длинным рублем доктора-психологи, говорили длинные заумные речи и с азартом заядлых картежников обнаруживали у меня каждый раз новые фантазийные болезни. И видя мое бесстрашие к их заполненным непонятными терминами речам, разводили руками и выписывали успокоительные и расслабляющие средства. Росли горы таблеток, уколов и счета за их высочайшее внимание.
Я буддийским монахом взирал на это действо с высот взлетевшего сознания, они тревожили не более, чем шум в реке или гул ветра в печной трубе. Все время уходило на лихорадочное копание в себе самом в поиске откровения. Старался не обращать внимания на постоянно красные глаза Елены, страшась, что не успею, ибо все мы смертны, так или иначе. Каждый день приближал меня к старости, к небытию. Что там? Это вопрос твердейшим сверлом высверливал мне дыры в мозгу, превращая его в швейцарский сыр. Я вдруг понял, что совсем не готов к такому исходу, отчего еще больше захандрил.
Шли месяцы, а мое Солнышко героически боролась с новым