участок. Иван Никитич снова остался один на один с распростертым на земле телом.
«Экая напасть, – сокрушался он. – Уйти, пожалуй, будет нехорошо. Надо оставаться на месте до прибытия городового».
Потянулись минуты ожидания. Иван Никитич решительно не знал, как стоять и как держать руки, смотреть ли на Карпухина или, наоборот, уместнее будет отвернуться.
«А ведь, пожалуй, мне стоило бы записать, как тут все было, – осенило его. – Не выйдет ли из этого происшествия какой сюжетец? Можно было бы предложить потом рассказ очевидца о несчастном случае в «Черезболотинский листок». Издатель, помнится, предлагал мне по случаю описать что-нибудь из местных событий».
Иван Никитич вытащил из кармана карандаш и блокнот, с которыми никогда не расставался, и записал:
«Смерть голубятника. Наткнулся утром на чужом дворе на лежащий на земле труп. Не поверил поначалу. Лежит, вывернув голову. Лица не вижу, да и нет мочи обойти посмотреть. Одна рука откинута в сторону, а другая, вроде бы, подмята под телом. Рукав порван, а одежда все мокрая. Кажется, вот сейчас он поднимется, отряхнется. Страшно! Как все-таки непредсказуема жизнь! Ведь еще вчера мы с этим человеком сидели в трактире. И странно, что так безмятежно в эту минуту светит солнце, только что казавшееся ласковым, а теперь просто равнодушное. Хочется бежать, а нельзя. Почему-то охватывает чувство неясной вины при виде такого…»
Сзади стукнула калитка, раздались торопливые увесистые шаги, и Иван Никитич с облегчением увидел поспешающих к нему дворника и городового.
– Чего тут у вас? – полицейский грозно надвинулся на Ивана Никитича, не желая почему-то замечать лежащее на земле тело.
– Да вот, изволь, любезный, засвидетельствовать, в каком состоянии я обнаружил только что хозяина этого дома.
Городовой обернулся, крякнул, отважно приблизился к лежавшему на земле голубятнику, опустился над ним на одно колено, осмотрел, велел дворнику бежать за приставом, а сам стал столбом рядом с телом.
– Это Карпухин Петр Порфирьевич. Он тут и проживал, – стал говорить городовому Купря. Люди волнуются по-разному: одни замолкают, другие же, напротив, не могут закрыть рта. Такая болтливость как раз и приключилась с писателем. – Я-то с ним совсем недавно свел знакомство. Мне его указали как человека, который мог бы продать глубей. Вон, видишь, братец, у него тут устроена голубятня. И в доме у него в клетке пара голубей сидит. Ты, братец, не подумай чего дурного.
Голуби волновались наверху, хлопали крыльями, словно тоже желали свидетельствовать о происшествии.
– Я пришел сегодня нарочно, чтобы осмотреть его голубятню и, может статься, выбрать пару птиц, – объяснял Иван Никитич равнодушному городовому, который на пояснения свидетеля никак не реагировал и смотрел куда-то в сторону. – Поначалу я в дом заглянул – нет никого. Я на двор – а тут такое дело.
Тем временем переполох, наделанный криком Купри и беготней дворника, был замечен соседями. От калитки к дому Карпухина потянулись какие-то