клеткой. Общество отвернулось от них с такой же скоростью, с какой когда-то восхищалось. Все те, кто раньше стояли в очереди за дружбой с Лайзой и её компанией, теперь сторонились их, будто они были заразными. Закрытые вечеринки, на которых они блистали, проходили без них. Все они оказались на грани изоляции, и никто не знал, что будет дальше.
– Вот они, – шептались за чашкой кофе в кафе на Манхэттене, показывая на экраны телевизоров, где снова и снова крутили кадры Лайзы, Линды и Джорджа.
– Они заслужили это, – слышались голоса, полные презрения. Фото Лайзы, сделанное папарацци перед первым слушанием, где она, казалось, не обращала внимания на репортеров, продолжало мелькать везде.
Репортёры осаждали здание суда, где проходили слушания. Каждый день у дверей появлялись журналисты, фотографы, блогеры, которые ждали малейших новостей. Они знали, что в этой истории много чего осталось за кадром, и жаждали узнать больше. В каждом репортаже поднимался один и тот же вопрос: что именно произошло в «Хиллкресте»?
– Что думаете о суде над «убийцами из Хиллкреста»? – спрашивали репортеры у случайных прохожих на улицах, пытаясь выжать хотя бы пару слов для новостных программ.
Тем временем, Нью-Йорк, погружённый в зиму, готовился к праздникам. Белые снежные хлопья мягко оседали на улицы, превращая их в идеальные декорации для рождественской сказки. Витрины магазинов горели огнями гирлянд. Город, казалось, жил своей жизнью – счастливой, наполненной надеждой, как и каждый год в декабре. Но эта праздничная сказка была чужда Лайзе и её друзьям. Их мир разрушался, а вместе с ним и все мечты о беззаботности.
Лайза стояла у окна зала суда, её глаза были устремлены наружу, но она не видела красоты снега или огней. Её отражение в стекле показывало измученное лицо, на котором были видны следы ночных кошмаров. Маленькое зеркальце в её руке было таким же хрупким, как и она сама. Лайза пыталась поправить выбившиеся пряди своих идеально уложенных светлых волос, но её руки дрожали, не давая ей сосредоточиться.
– Ужасно выгляжу, – прошептала она себе, отводя взгляд от зеркала. Бледная кожа, тёмные круги под глазами, опухшие веки – её лицо больше не сияло, как раньше. Бессонные ночи и алкогольные запои, которые стали её утешением, оставили свой отпечаток.
На другой стороне зала, на холодной металлической скамье, сидела Оливия Трейсон – безупречная, как и всегда. Её чёрное платье, выполненное из плотного бархата, сидело безукоризненно, подчёркивая её идеальную осанку. Высокие кожаные сапоги из коллекции Gianvito Rossi удлиняли ноги, а тонкие кожаные перчатки дополняли образ властной, неприступной женщины. Блестящие светлые волосы были безупречно уложены, а строгий макияж с идеально очерченными скулами говорил о том, что Оливия не позволяла себе ни одной ошибки – даже в такие моменты.
Лайза сидела чуть поодаль, и, несмотря на явное внешнее сходство, в этот момент они казались полными противоположностями. Её наряд почти зеркалил материнский: такое же чёрное платье, но