шее с одной стороны плакучими ивами, озеро. По обе стороны от дороги жались домики, домишки и избушки разной величины и степени новизны. Огороды с одной стороны, сбегали прямо к озеру, с другой стороны – к лесу. Дорога по той улице, что слева, была вымощена булыжниками и виляла куда-то аж за крутой пригорок. На пригорке виднелась капитальная двухэтажная постройка – то ли школа, то ли сельсовет, отсюда было видно не очень хорошо. А та улочка, что справа – уходила с грунтовой дорогой резко вниз, в тенистую долинку. И везде домики тоже были примерно одинаковые.
В деревне было тихо. Утренняя суета уже закончилась, обеденная дойка ещё не началась. Поэтому жители были заняты своими делами.
Когда модный автомобиль небесно-голубого цвета въехал в Красный Маяк, вредная собачонка Селёдка от изумления даже бросила обгладывать сахарную косточку. Давно уже обитатели деревни такого шика не видели.
Автомобиль ГАЗ-21 в комплекции 21 проехал ещё немного, но не к сельсовету, а свернул налево, на грунтовую дорогу, которая шла прямо в долинку, и поравнявшись с добротным кирпичным домом за новым глухим забором, выкрашенным ярко-зеленой краской, остановился.
Сонную тишину деревни разорвала громко хлопнувшая дверца автомобиля.
Я, наконец, вышла. Мой ясно-синий брючный костюм из венгерского вельвета смотрелся еще более синим на фоне небесно-голубого автомобиля.
Селёдка икнула и окончательно забыла о косточке.
Из распахнутого по случаю жары окна показалась заросшее щетиной мужское лицо:
– Вы к кому? – прохрипело оно.
– Ну здравствуй, Витя, – улыбнулась я, снимая зеркальные солнцезащитные очки, – а я, собственно говоря, к тебе…
Глава 1
Месяц тому назад…
Жуткое существо скривило одутловато-бледное лицо, и в упор уставилось на меня водянистыми глазками:
– Отдай моё тело, тварь! Лида – это я! Я!
– Что? – обалдела я от неожиданности.
– Моё! Отдай! – её узкие глазки-щёлочки сощурились ещё больше и практически исчезли в складках рыхлого жира.
– Ты кто? – выдавила я из себя, сильно-сильно сцепив нервно трясущиеся руки в замок.
Надо было развернуться и бежать, орать во всю глотку, в конце концов громко звать санитаров на помощь. Всё моё существо кричало: беги! спасайся! опасность! беда! Но при этом что-то другое, глупое и пытливое, заставило меня застыть истуканом и с каким-то мучительно-жадным любопытством вступить в разговор с этой безумной.
– Это же я – Лида! – между тем хрипло заныла сумасшедшая, дико вращая выпученными глазами. – Отдай!
– Да что ты заладила – отдай и отдай! – наконец, возмутилась я, когда первичное наваждение чуть спало. – Как я тебе отдам?
– Я убью тебя и отберу! – прохрипела она, с трудом приподнимая целлюлитные центнеры жировых складок над столом.
– Ну, ладно, предположим, убьешь, – с досадой вздохнула я, даже не попытавшись отойти в сторону. – А дальше что?
– Заберу своё тело… – безумная зло ощерилась, продемонстрировав гнилые пеньки зубов.
– Угу… это тоже понятно… меня убьешь, тело заберешь, – кивнула я, – а дальше-то что?
– Вселюсь в него, – уже более неуверенно заявила женщина, тряхнув сальными спутанными волосёнками, и вызывающе уставилась на меня.
– А как? – прищурилась я.
– Ну… – вопрос явно застал женщину врасплох, её маленькие глазки юрко забегали.
– А ты не думала, что, убив меня и получив труп, ты просто уничтожишь Лиду Горшкову навсегда? И, возможно, и сама сразу исчезнешь?
– Лида Горшкова – я! – прохрипело существо, но уже совсем неуверенно и робко.
– Кстати, а как ты попала в это тело? – мне было любопытно, поэтому я повернула разговор на другую тему. – И почему?
– Не помню, – по жирным щекам женщины побежали слёзы.
– А что помнишь?
– Что я попала сюда, в эту жирную тушу, – торопливой скороговоркой зашептала несчастная, боясь, что её не дослушают, – и с тех пор живу в этом уродском теле.
Она кивнула на меня и продолжила:
– Помню, старик… доктор вроде… одел на мою голову какой-то прибор, оно загудело… а потом я открыла глаза, и уже стала тут, – по её щекам опять побежали слёзы, она шумно высморкалась в полу замызганного халата. – Сперва я не могла владеть этим телом, лежала как овощ, только слюни пускала и под себя ссалась и сралась, потом потихоньку начала двигаться, даже стала сама кушать…
– Бедняга, – мне было жаль несчастную.
– Сейчас я уже научилась ходить, могу даже написать некоторые слова, – всхлипнула несчастная, – хотя больше каракули всё равно получаются…
– И ты всё время здесь? – сердце защемило, я вспомнила каллиграфический почерк Лидочки на старых документах, которые она вела до моего попадания.
– Не помню, не знаю, сколько… давно, наверное, – вздохнула она,