во всю прежнюю ширь. Он почему-то побаивался проявлять себя в полную силу – радоваться, быть гостеприимным, радушным.
– Шеф намекнул, что вы сможете помочь в одном деле, – сказал второй, О’Кейси, внешне полная противоположность Уилсону – долговязый и тощий, с той болезненной худобой, из-за которой любая одежда наверняка висит на нем как на вешалке, к отчаянию жены, если он, конечно, женат.
Том, залив кипятком заварку, невольно покачал головой. Когда в семидесятых приехал из Бомбея следователь Рамеш Батт, его будущий друг, и пытался постичь все тонкости работы в ирландской полиции – он так и не смог привыкнуть, что им не положено оружие, – Том приметил у него это завораживающее движение головой и почему-то перенял, как бесплатное приложение к индийскому столику.
– Да, конечно, – отозвался он, – помочь – это всегда пожалуйста, Флемингу я так и сказал.
Увы, он так и сказал начальнику отдела в последний свой рабочий день, когда уходил с Харкорт-стрит с адской головной болью после прощальной вечеринки накануне – не из-за похмелья, он был трезвенник, а всего лишь оттого, что до постели он добрался под утро. Опекунша Джун, жены Тома, кошмарная миссис Карр, изводила Тома и Джун, когда их дети были маленькие – требовала, чтобы Джо и Винни в шесть вечера уже лежали в кроватках, и так день за днем, пока им не исполнилось десять. Миссис Карр, старая грымза, была права. Сон – залог здоровья.
– Всплыло одно старое дело, и он, шеф то есть, говорит, хорошо бы узнать ваши мысли по этому поводу, – продолжал молодой следователь, – и… ну, вы поняли.
– Вот как? – отозвался Том не без интереса, но с безотчетным сопротивлением, даже страхом, глубинным, нутряным. – Знаете, ребята, если уж начистоту, нет у меня никаких мыслей – во всяком случае, стараюсь от них избавляться.
Оба гостя засмеялись.
– Ясно, – сказал О’Кейси. – Шеф нас предупреждал, что вы в этом духе ответите.
– Как там шеф? – поспешил сменить тему Том.
– Слава богу, цветет и пахнет. Неубиваемый.
– Еще бы!
Судя по всему, это был намек на двустороннюю пневмонию, которую шеф перенес после того, как два бандюги бросили его связанным в поле близ Уиклоу. Нашли беднягу под утро ни живым ни мертвым. Впрочем, то же можно сказать и про бандюг после допроса в участке, прости их Господь.
Том разлил чай и осторожно протянул гостям чашки, крепко держа их крупными неловкими руками, стараясь не пролить ни капли. Уилсон, кажется, искал глазами сахар, но увы, увы.
– Вы издалека приехали, такой путь проделали, все понимаю, но… – начал Том.
Хотел что-то добавить, но слова не шли с языка. Не надо его трогать, вот что хотелось ему сказать. Ни к чему тревожить тех, кто ушел на покой – пусть молодежь шевелит извилинами. Все годы службы он возился с отребьем. Поработаешь так лет двадцать-тридцать – и твоя вера в людей похоронена, безвременно. А ему снова хотелось верить, хоть во что-нибудь. Хотелось насладиться