разницы, у кого из них деньги.
Поэтому Пету удивился, когда на одной из центральных улиц города, в её каменной части, а не деревянной, Лисси вдруг остановилась.
– Ну вот я и пришла, – она указала на возвышающийся храм Фло, над ним реял белый флаг с изображением синего треугольника, – ты можешь отправлять мне послания, жрецы передают их во все храмы, так что прочитаю, а я буду писать тебе, Пету Сог.
Она протянула ему правую руку, может, чтобы её пожать, может показывала синие метки Фло. Пету схватил её запястье и сдавил, не чувствуя, что давит со всей Силы, столько мыслей разом вспыхнули в голове: сколько он сделал, чтобы Печаль не погибла, а она его оставляет.
– Ты не можешь уйти, ты моя, тебя мне купили.
И получил звонкую пощечину. Пету замахнулся в ответ, но сразу же остыл под прямым взглядом Печали, она выждала, пока он её отпустит, и сказала:
– Если захочешь по-хорошему в любви признаться, добавь к посланию "важно", я всё пойму. Напрямую не пиши. Я же жрица.
И побежала вверх по серым ступеням к дверям храма, на самом верху оглянулась и помахала рукой.
В одиночку идти Пету было не по себе, все на него оглядывались, булочник с их улицы его не узнал и хотел погнать из приличного района. В конце концов Пету добрался до родного двора, открыл калитку, прошел до дома и упал к ногам матери.
Только тогда Пету заплакал.
Следующие недели мать опекала его как больного, носила еду и питьё, молилась о его здоровье у алтаря Фло в коридоре. На алтарях Фло не горел огонь, как у многих других богов, на нём стояла серебряная чаша с водой из храма. "Со мной всё хорошо", говорил Пету матери, но не мог сказать, что случилось, почему он явился один. Сразу начинал рыдать. По отцу, по "Невесте". По себе.
Отец часто привозил матери посуду из заморских путешествий, белую, почти прозрачную, и она, обычно строгая и хмурая, счастливо улыбалась. Будто ничего и не могло её порадовать больше, чем тарелки и чашки. Со временем их стало так много, что между кухонными шкафами отец приколотил полки, он мог приказать смастерить их кому-нибудь рукастому из команды, но хотел сделать сам, чтобы Кенга, мать Пету, чаще вспоминала его, когда он в плавании.
На кухне Пету и заговорил. Как-то вечером посмотрел на кривые полки с посудой, и речь сама собой полилась, начал с бога войны и вранья отца о том, что три месяца они плавали за сладким песком, рассказал, как снаряжали корабль, посещали рабовладельческий рынок, взяли новую команду и искали остров с беззащитными людьми. Брови матери во время рассказа хмурились всё больше и больше. Пету показал ей черные шрамы, что оставили браслеты, и рассказал, чему отец приказал научиться. Вспомнил и о Печали, что она была последовательницей Фло, и что отец подарил девочку ему, Пету.
Он рассказал всё в подробностях и больше не плакал, он был напряжен, ему казалось, что мать сейчас выкинет его за дверь из-за всего, что он сделал. Но она спросила:
– Ещё раз как зовут того бога?
– Тавэбэ.
Кенга откинулась на резную спинку стула и посмотрела на руки, на синие треугольники на них.
– Фло