я одобрил.
А заодно велел уйти с дороги. Нечего внимание привлекать. Вот к стеночке прижаться – это правильно. На дворе по расчётам нашим сумерки, глядишь, и не заметят. Куры и те уже на насестах, дремлют, но Савку они знают хорошо, так что не выдадут всполошенным квохтанием.
– А мне вот совершенно не понятна ваша нынешняя упёртость, – голос Евдокии Путятичны был спокоен. – В конце концов, он тут один такой…
– И одна паршивая овца способна попортить всё стадо.
– Вот давайте не будем. Вы же вполне разумный человек, Афанасий Петрович. Да, мальчика не крестили. Таково было желание его отца.
– Который при этом не сподобился дать ему своего имени.
Так это про нас говорят? Тем паче надо послушать. В своё время я и выжил-то отчасти потому, что вовремя понял – не бабло рулит миром, а информация. И не бывает её, лишней. Всякая сгодится в своё время.
Главное, распорядиться ею правильно.
– Да, это кое-что осложняет, но…
– Мы обязаны спасти его душу!
– Как? Крестив насильно? Вы ведь должны понимать, что такой обряд не будет иметь силы.
Не понимаю.
Но слушаем.
И прижимаемся к темной стене.
– Он ребёнок. Его сердце ещё не очерствело. И его душа открыта для нового. Он не коснулся скверны, а потому у нас есть шанс…
– Лишить его силы? И единственной надежды хоть как-то устроить своё будущее? Вы ведь понимаете, что Громовы неспроста служат… ей. И людям тоже. Вера верой, но миру нужны Охотники. Они защищают его от теней.
А это кто такие?
– Или они влекут их в наш мир? – пылко возразил батюшка Афанасий. – Будучи сами скверной, скверну и притягивают…
– Это всё богословские споры, – Евдокия Путятична произнесла это очень устало. – Да и… опоздали вы, Афанасий Петрович. Его дар уже очнулся.
Какой?
– Уверены? – переспросил Афанасий Петрович.
– Более чем… он если не в активной фазе, то на пороге её точно. Да и вы сами понаблюдайте за ним. Мальчик незрячий. Давняя травма привела к отслоению сетчатки. Так что он ослеп давно и, боюсь, бесповоротно, но при том он как-то видит… достаточно, чтобы не натыкаться на предметы, обходить людей. Найти дорожку вот… даже в полной темноте.
Чтоб вас… а батюшки, оказывается, умеют ругаться.
Вычурно так.
– Как давно? – голос его аж подсел. А я порадовался, что если тут про темноту, то нас точно не увидят.
– Полагаю, после того… столкновения. Его снова ударили по голове. Возможно, это как-то повлияло… он очень переменился с той поры. Неужели сами не заметили?
– Я думал он так… плохо видит. Или притворяется. Вам ли не знать, сколь часто они притворяются.
– Уж поверьте мне… может, я и не лечу, но такие травмы не подделаешь.
– Значит, он вот-вот…
Савка зажал рот руками. И я с трудом подавил даже не страх – первобытный ужас.
– Вы кому-нибудь говорили? – а вот изменившийся тон Афанасия Петровича мне не понравился. Категорически.
– Пока