повисла между ними, густая, как туман над заливом. Марк протянул руку, и Алиса подумала, что он схватит блокнот, но он лишь коснулся обложки, словмо боясь обжечься.
– Вы рисуете фрески… – произнёс он неожиданно мягко. – Знаете, что происходит с красками здесь? Море всё смывает. За сезон. Иногда быстрее.
– Значит, нужно рисовать так, чтобы оно не решилось это тронуть, – она наклонила голову, изучая его лицо. Шрам над бровью теперь казался ей не трещиной, а швом – будто кто-то собрал его из осколков.
Марк медленно отвел руку.
– Завтра, – сказал он, поворачиваясь к улочке, ведущей вниз к морю. – Приходите в кофейню. В десять. Если не передумаете.
– А пирожные будут? – крикнула ему вдогонку Алиса.
– Нет, – он не обернулся. – Но… кофе научитесь пить без сахара.
Когда его силуэт растворился в темноте, Алиса опустилась на ступеньки крыльца. Блокнот лежал рядом, раскрытый на странице с рисунком – чьи-то руки, сжимающие якорную цепь. Она провела пальцем по линиям, таким же неровным, как её собственное дыхание.
«Что со мной не так?» – подумала она, глядя на звёзды, которых здесь было больше, чем в городе. Вместо ответа ветер принёс запах кофе и что-то ещё – возможно, надежду. Или просто галлюцинацию уставшего разума.
Утром, когда она пришла к «Приливу», серая стена кофейни уже была очищена от граффити. На земле лежала банка с голубой краской и записка: «Рисуйте. Но если испортите – ваша голова станет украшением маяка».
Алиса улыбнулась и достала кисть. Первый мазок она сделала ярко-жёлтым – луч солнца, пробивающийся сквозь тучи.
Где-то внутри, за стойкой, Марк наблюдал за ней через щель в ставне. В его руке дымился эспрессо, а на уголке блокнота, который он всё же не решился забрать, появилась новая строчка:
"Она рисует свет там, где я разучился его видеть…"
Голубая краска ложилась на стену густыми мазками, смешиваясь с запахом моря и свежемолотых зёрен, которые доносились из открытой двери «Прилива». Алиса отступила на шаг, оценивая контур волны, и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернулась – Марк стоял в дверях, опираясь на косяк, в руке дымилась кружка. Его лицо было непроницаемо, но в уголке губ пряталось что-то вроде насмешки. Или интереса.
– Похоже на детский рисунок, – сказал он, глотнув кофе. – У кита, который у вас тут получается, плавники кривые.
Алиса приподняла бровь, макая кисть в жёлтую краску.
– Это не кит, – она провела изогнутую линию, превращая пятно в изгиб паруса. – Это корабль. Тот самый, что не смог уплыть.
Марк замер. Его пальцы сжали кружку так, что суставы побелели.
– Вы читали дальше, – это было не вопрос, а обвинение.
– Читала, – Алиса повернулась к нему, кисть в руке, как шпага. – И поняла, что вы не бариста-пессимист. Вы – поэт, который боится собственных слов. Как ребёнок, который рисует монстров под кроватью, но не решается посветить фонариком.
Он сделал шаг вперёд, и Алиса вдруг осознала, как мало между ними расстояния. Достаточно,