дорогу. Там, куда мы идем сейчас, почти кромешная темнота. По крайней мере луна и редкие столбы с мигающими лампочками точно не справляются с задачей осветить нам путь.
Резкий контраст от смены картинки меня удивляет. Мы вроде бы все еще в центре города, лишь свернули с главной аллеи, а здесь… ну, скажем так, идеальными окрестностями, которые показывают чиновникам, катая их по красивым проспектам, и не пахнет. Покосившиеся заборы, неровный асфальт, оборванные электрические провода, заброшенные на вид дома, в которых горит свет и даже можно разобрать двигающиеся силуэты. Если она живет где-то здесь…
– Нам туда, – кивает прямо из-под капюшона чуть дальше. Уже лучше.
– И как ты собиралась идти домой одна?
– Как и всегда. – Она пожимает плечами, не понимая вопроса.
– Не самый лучший район для прогулок в одиночестве, тебе так не кажется?
– Принцесса испугалась? – Слышу тихую ухмылку, потому что… только сейчас замечаю, что здесь нет ветра и вообще как будто теплее. – Не переживай за свою задницу, ты со мной. Со мной не тронут.
Смелое заявление. Особенно в подобных декорациях. Потому что, когда мы наконец заходим во двор, где, по всей видимости, она живет, я будто попадаю в сериал про бандитские девяностые. Три трехэтажных дома, время вокруг которых застыло. На первых этажах выбиты стекла, фасады зданий разрезают широкие трещины. В том, что ближе к нам, расположился магазинчик с кривой вывеской, в котором за двести рублей можно еще и стрижку сделать – так написано ручкой на тетрадном листке, что приклеен к входной двери.
– Не суди по одежке, – без улыбки говорит девчонка, что-то считав с моего лица. Она скидывает капюшон, потому что здесь и правда безветренно, оглядывается вокруг, будто пытается посмотреть на все моими глазами. Тяжело и с щемящей грустью вздыхает, а потом говорит: – Лет двадцать назад здесь и правда был опасный район. Но в начале нулевых сюда стали селить сотрудников милиции – приезжих, без связей и с желанием служить Родине. Родители с моей старшей сестрой перебрались из области, чтобы «у детей было больше возможностей», – папа так считал. Им выдали здесь служебные квартиры – не хоромы, но хоть что-то.
Она много говорит, а я слушаю.
– Дома́ на самом деле старые, годов шестидесятых вроде бы. Родители, когда заселялись, с нуля делали ремонт. И не просто обои клеили: входные двери меняли, потому что те с щелями огромными были, куда можно кулак просунуть, в потолке дыры зияли – с соседями над нами каждое утро здоровались. Колдовали над домом как могли. Избавлялись от сырости, плесени и мышей. Здесь поначалу даже печки были – раньше топили ими. Их по итогу убрали, но во дворе, вон, – она указывает в сторону обветшалого деревянного сооружения, – сарай остался. Сейчас там устроили склад. Кто-то велосипеды хранит, кто-то санки – в общем, кто на что горазд. Папа мне из досок оттуда недавно мольберт сколотил. Я нечасто пользуюсь им, но все равно…
Она трясет головой и возвращается к теме:
– Первое время местные хулиганы пытались снимать колеса с автомобилей, крали магнитолы. У участкового