за новый вызов законным властителям; оно усилило бы всеобщую тревогу и ожесточение, в частности, оно грозило поссорить нас с Россией. Чтобы сломить Австрию, пришлось бы пустить в ход все доступные средства, возбудить всевозможные вожделения. Прежде всех нам на помощь пришли бы поляки Варшавского герцогства, но за их содействие нужно будет заплатить: придется позволить им присоединить к их государству провинции, которые Австрия недавно похитила у них, т. е. дать Польше возможность восстановиться в двух третях ее прежних размеров, а такая quasi-реставрация пробудила бы тревогу третьего участника дележа, поставила бы между Францией и Россией вопрос, убийственный для их соглашения. Итак, Наполеон хотел избегнуть необходимости победить Австрию, чувствуя, что эта победа даст ему лишь гибельные лавры, и страшился не шансов, а последствий борьбы.
Но он сознавал, что Австрия откажется от войны только в том случае, если будет уверена, что война неминуемо приведет ее к гибели. Эту-то уверенность он и хотел внушить ей своим суровым обращением и бьющими в глаза мероприятиями, которые дышали строгостью и сознанием силы, и к которым он считал необходимым привлечь и Россию. По его мнению, союз с Россией, для которой европейский кризис представлял смертельную опасность, мог служить средством, способным удержать Австрию от войны. Трудно было предполагать, чтобы Австрия, как бы велики ни были ее задор и озлобление, с легким сердцем, не будучи ни вызвана, ни угрожаема непосредственно, решилась, себе на погибель, подставить себя под удары Франции и России, которые стерли бы ее в порошок. Взяться за оружие против одного Наполеона было бы с ее стороны только опасной дерзостью; разрыв же с Францией, пользующейся содействием России, был бы актом безумия. Итак, думал Наполеон, если венский двор упорствует в своих намерениях, то только потому, что он не верит в то, что Александр крепко держится за союз с Францией, и, следовательно, в Вене учитывают, по меньшей мере, возможность нейтралитета русского монарха. Недавнее поведение Александра в Эрфурте могло только еще более поддержать в Вене уверенность в безопасности с этой стороны. В глубине души Наполеон не прощал своему союзнику, что тот закрывал глаза на тогда уже подозрительные намерения Австрии. И, обещая нам в секретном договоре – в случае нападения на нас – свою помощь, он упорно отказывался тогда же принять относительно противника строгий и угрожающий тон. Не зная еще, что Талейран выдал Австрии тайну о наступившем между императорами охлаждении и тем дал толчок ее воинственным решениям, он не скрывал от себя, что свидание не удалось и что опасность существует по-прежнему. Несмотря на это, он все-таки хотел верить, что, если будут продолжаться враждебные приготовления Австрии, царь в конце концов уступит пред очевидностью; что он согласится возвысить голос, “показать зубы”; что он окажет на Вену настолько сильное давление, что заставит ее разоружиться. Расставаясь в Эрфурте с генералом Коленкуром, своим посланником в России,