не отвлекайся. Тебя опять на баб потянуло? Она же каменная и к тому же без рук. Или ты у нас фетишист?
– Откуда она?
– Потом, потом, – Мороморо хмурился и пыхтел, – есть дела поважнее. – Он вертел перед моим лицом ящичек. Осторожно, не урони. Присядь, си́дя удобнее.
Я взял металлическую шкатулку и рассмотрел её содержимое.
На дне, на жёсткой подставке, застыли две искусственные фигурки из дерева, а может быть кости, выкрашенные в телесный цвет. Нимфа и козлоногий Пан. Уродливая фигурка Пана тянулась к нимфе руками, нимфа от него убегала. Повёрнутое к преследователю лицо с чуть высунутым между губами маленьким розовым язычком светилось одновременно страхом и каким-то лёгким лукавством; похотливая рожица козлоногого была весёлой и благодушной.
– Механизм сбоку, там планочка, отколупни её пальцем. Надо их оживить.
Я пожал плечами, не понимая, зачем ему это надо, в игрушки он что ли в детстве не наигрался, но сделал, как он сказал.
Механизм был простой, как часы, – пружинки, валики, шестерёнки, несколько микросхем на плате, капсулки неясного назначения; к игрушке эти последние, похоже, отношения не имели.
– Есть пинцет или что-то острое? – спросил я, когда осмотрел всю эту механику немудрёную.
Мороморо из груды хлама вытащил пилочку для ногтей.
Я просунул пилочку под пружину, приподнял её, повернул к свету. На валике, у самого основания, темнел какой-то твёрдый нарост, я счистил его острым концом и сбросил на подставленную ладонь.
– Жвачка, вот что мешало.
– Жвачка? – Мороморо повертел в пальцах затвердевший сероватый комок, облизнулся и положил в рот. – Бубль-гум. – Лицо его сделалось таким же весёлым и благодушным, как у Пана в шкатулке.
Я поставил планку на место и отдал ящичек Мороморо. Тот установил его на коленях.
– Видишь, здесь рычажок? Берём. Передвигаем. И – р-раз!
Запела музыка. Мелодию я узнал мгновенно. Хозяин острова не расставался с ней даже во сне.
Нимфа задвигала локотками, фигура её наклонилась вперёд, язычок спрятался, ноги едва ступали. Под мелодию «Златокудрой вульвы» козлоногий догнал беглянку и, грубо обхватив её спереди, прижался к ней своими литыми бёдрами.
Музыка оборвалась. В наступившей вдруг тишине тяжело, глухо и одиноко ударил взрыв. Автобус качнуло; разноцветные блёстки пыли наполнили пространство внутри беглым карнавальным кружением.
Мороморо смеялся.
– Как он её! Вот это я понимаю!
Музыка заиграла снова. Лицо нимфы горело страстью. Пан, сияя благодушной улыбкой, повторил свой сокрушительный залп. Снова – тихо, и за тишиной – взрыв.
– Два. – Мороморо загибал пальцы; когда загнутых стало шесть, по числу прозвучавших взрывов, он встал, захлопнул шкатулку, выплюнул изо рта жвачку и сказал, довольно потирая ладони: – Теперь можно и выступать. Вроде как всё удачно. Пропустим по пахитоске, пока моя орава не набежала?
– Что это было?
– Было.