за Солнцем водил хоботком-локатором, набухшим, как детородный орган.
Рыб-фау всего оказалось шесть. Они плыли на нас подковой, рассредоточившись по неширокой дуге. Расстояние с каждой секундой таяло.
Мысли Следующего за Солнцем звучали в моей голове тревожно. Будь Гелиотропион один, он мог бы спрятаться в глубину, закрутив свое тело штопором, укрыться под тысячетонным щитом песка, мог просто плыть им навстречу, и они бы проплыли мимо – он же не человек.
Все дело было во мне: однажды я вернул ему жизнь. Поэтому он не мог выбрать ни первое, ни второе. А больше выбирать было не из чего.
Расстрелять их электромагнитными импульсами? Одну, две – это ещё куда ни шло. Но шесть – шесть ядовитых взрывов, шесть отравленных стрел, и ветер дул в нашу сторону!
Отступать было поздно.
Сфинкс? Я сложил из ладоней дельту.
Сфинкс! Ни слова, ни шелеста в голове.
Небо сплюснуто, кожа моря шершава, молчаливые метастазы смерти неумолимы и жестоки, как жизнь.
Я смотрел на горбушку острова, на лёгкую бумажную птицу, взлетевшую над пепельной полосой. Из какого она возникла сна? Потом появился звук, тонкий, из ниоткуда, словно плач невидимого ребенка.
Море замерло, солнце остановилось.
Птица вскрикнула, коснувшись песка, и над мёртвой, застывшей гладью вырос маленький столб огня.
Человечек бежал от острова, сначала чёрная точка, потом в точке высветились цвета, потом – вдруг – открылось лицо и на нём глаза и улыбка.
Море его держало. Море держало всех – мой Гелиотропион пытался сдвинуться с места, но песок превратился в камень.
Рыбы-фау тоже остановились. Их горящие любовью глаза смотрели на нас печально.
– Путешественникам наше вам с кисточкой! – крикнул издалека спаситель.
Он притопывал и приплясывал, приближаясь. Руки его взлетали, как ленты, – медленно, – и падали, извиваясь. В длинной, до пят, хламиде, состоящей из разноцветных заплат, он выглядел, как опереточный нищий. Голову прикрывало нечто, похожее на птичье гнездо.
– Вот они, твои девочки. – Он запрыгал на волосатой ноге – левой влево, на правой, на другой, – вправо. – Вся шестёрочка: эйн, цвей, дрей… Я тебя невзначай приметил. Я в это время сплю. Сон у меня сейчас. Ночью потому что дел столько, что ни разу не успеваешь выспаться. Спермохранилище, понимаешь, опорожняю. Самое весёлое тут, – он брызнул в мою сторону смехом, – термитка у меня случайно нашлась. Может, её спьяну друзья забыли? Не знаю уж, кто тебя охраняет, но то, что всё это неспроста, – голову даю на усекновение.
Он был уже совсем близко.
Я выбрался из защитной полости и с опаской смотрел на твердь, ещё недавно бывшую морем.
Гелиотропион был спокоен. Но спокойствие его было угрюмым, деланным. Нет-нет, да и вонзался в мой мозг крохотный электрический коготок какого-то неосознанного сомнения.
– Давай, прыгай со своего «Титаника», пока песок не оттаял. Термиток больше у меня нет, а эти, – кивнул он на шестёрку убийц, вплавленных